Снятие красной намотки.
Проснулась в темноте, как обычно перед действиями. Пошла выпить снотворного, чтобы не тратить время. За окном снег. Ну вот, - раздраженно и устало думаю я, - трудности.
Проснулась от звонка А.М. за окном солнце – все складывается. Складываю вещи, отвечаю на звонки. Надеваю «полевой» костюм – огромные непромокаемые штаны и шапку с ушками. Приезжает А.К., берем рюкзаки с огромными мандаринами, прочей снедью и отправляемся. Машину откапываем из снега. Ровно в час у метро Дмитровская останавливаемся, чтобы забрать И.К., но она опаздывает. Я немного нервничаю, потому что нас в свою очередь ждет целый автобус людей. Мы что-то друг другу рассказываем, время от времени уворачиваясь от назойливого мелкого трактора, который настойчиво обдает нас грязью. Так проходят 20 минут.
Я знаю, что в этой акции главное путь. Наш путь пролегает по страшно грязной дороге, окно постоянно затягивает серой пленкой, и мы почти изолированы от внешнего мира, собственно мы и продолжаем обсуждать наши внутренние дела.
Время от времени звонит А.М., они сильно нас обогнали. Я опять начинаю беспокоиться – чувствовать ответственность перед внешним миром. Из-за этого еду не как предлагал А.М. через музей танков, а сворачиваю сразу на рогачевское шоссе, которое показалось свободным. Конечно, упираемся в пробку перед переездом. Летом здесь мелкие мужички продавали пилы дружба, теперь - айфоны. Эти межполосные шоссейные торговцы всегда небольшого размера, наверное, чтобы удерживаться на тонкой линии между полосами движения. Я паникую, думаю, не развернуться ли и поехать в объезд. А.К. меня успокаивает. Мы стоим рядом с домом, подъезд к которому разгребает лопатой монументальная пожилая женщина в серебристо-сером. Она кидает снег в кучу размером с ее дом. Тут вереница машин начинает двигаться и я бормочу заклинание, умоляя их не останавливаться. Нас провожает рыжая собака.
Преграду железной дороги преодолели, теперь мы уже в зоне действия. С прошлого раза тут выросли новые дома, разноцветные, с попытками нестандартно украситься, вроде как не унылый недогород, втемяшившийся в деревню, а архитектура.
Около поворота к полю вдоль дороги появился целый забор из машин на машиновозах.
Сворачиваем в поселок. Впереди в узкой щели между белыми сугробами черная машина Германа. Пятится назад, неожиданно вдавливается в сугроб, исчезает. Мы доезжаем до крайней точки. А.К. переодевается в снежное. Берем рюкзаки и идем по проторенной аккуратной дорожке. Среди деревьев на полянке композитора видны люди. Полянка мрачная с поваленным деревьями, сцепившимися в причудливый мост-шалаш, покрытый снегом, он как единое архитектурное сооружение. У всех на ногах черные пакеты, перемотанные цветным скотчем – у кого-то красным как «намотка», у кого-то оранжевым и синим, как драконы из рассказа А.К.
Только сияющие Оксана и Ситар пренебрегают метеорологией и физиологией.
Метеорология время от времени сыпет мелким снегом, не выключая солнца.
А.М. расставляет коробки: на первой колонка с воинственным угрожающим звуком из фильма про монахов, на второй видеорегистратор, направленный мимо толпящихся людей на Мао Дзэдуна и псевдо-Сунь -У-Куна. Людей же окружают коробки, на которых стоят умильные фигурки-колонки – заяц и робот, из которых играют музыка из игры Zelda. Эта игра была у меня на приставке Nintendo, которую дедушка привез мне из Японии. Это было в 1990 году. А.М. приходил почти каждый день, и мы играли часами, так, что от нажимания на кнопки у него повредился палец, и мама сделала ему напалечник из оранжевой варежки. Эта музыка прочно записана у меня на костях.
Мы расставляем этюдник посередине вытоптанной полянки, выкладываем еду, расстилаем узкий длинный черный пакет среди черных стволов и вываливаем мандарины и стаканы.
Я ем мандарин и выплевываю в снег будущий мандариновый сад.
Все начинают есть, пить и хохотать. Здесь очень плотный беспорядочный лес и все скопились на маленькой полянке, как на пятиметровой кухне. Я выполнила все, что от меня требовалось, и решила отойти, чтобы посмотреть со стороны, или скорее услышать как смешиваются эти звуки, между которыми зажата группа. Звуки как будто создают стену вокруг полянки, за которые никто не решается выйти. Кроме А.К. и потом Германа. Герман выходит с кухни в коридор, спрашивает, где здесь сортир, и уходит дальше по коридору.
Мы с А.К. возвращаемся назад, еще немного тусуемся. С Ю.О. обсуждаем Б.А. Еще с кем-то что-то. А.К. проделывает отверстия-иллюминаторы в гребне снега на одном из поваленных деревьев, ограничивающих эту «кухню» и трогает меня за плечо с той стороны «стены». Потом он решает развести костер и я говорю - давай тут, на оси съемки видеорегистратора, прямо за спиной пары мао-сунь-у-куна. Мы ломаем сухие еловые ветки и поджигаем их прямо на вершине снежного холма. Идет густой желто-зеленый дым, мы скармливаем огню весь ближайший еловый подшерсток. Костер медленно углубляется в снег, оставляя серые концентрические круги на краях кратера. И.К. оптаптывает его по кругу, так что в результате получается коллизей.
Тут начинает ощущаться возрастное разделение. «Взрослые» окончательно расслабившись от коньяка начинают раскованно вопить, голосить и хохотать, мы, «средние дети», действуем в своем режиме, нас не надо занимать, мы в своей цепочке событий, а вот «младшие дети», кажется, озадачены и немного смущены происходящим – вместо четкого действия и инструкций по сборке мифов, они обнаружили себя на странном пикнике среди разбушевавшихся легенд. Воинственная музыка компьютерной игры транслируется нарочито попсовым зайчиком. Наверное это может поставить в тупик. А нам очень нравится. Мы весь этот год изучаем щель между «сюжетом» и «дорогой».
Мне даже хочется продолжить автономное движение и пойти проведать черепаху на ее новом месте (см. № 131), так как мне тесно, что мы все время провели в этой кухоньке и хочется в поле. Но затея невыполнимая, снега слишком много.
Тут А.М. созывает всех фотографироваться и раздает фактографию. Нам с И.К. достается одна и та же картинка с тенью Петера Шлемиля и дакиней. А А.К. получил коллаж с фотографией станции «Красные ворота» - на левой стороне арки (щели) – написано «слабо», а на правой «не показать?». Эта картинка через несколько дней неожиданно станет смыслообразующей в обсуждении нашей акции в Нахабино.
Батарейки садятся, звуки хрипят и прерываются, время выходит.
В последний момент А.М. спохватывается, что забыли самое главное – снять намотку. Перед этим он начинает глоссолалить, ему вторит Загний, и некоторое время они поют: «пять лет она была не снятааа пять лет она была не снятааа…». Компьютерное звуковое пространство рассыпалось и А.М. немедленно создает новое собственными воплями, подхватывают остальные, цепляя слова: пять лет – котлет – псков – в скобках…
Намотку отдирают от березы, освобождают портрет зажатого композитора, но тут же возникает за него борьба между Германом и Альбертом, кто победил, не помню.
Все собираем и идем к машинам. Впереди местные жители с собаками и лыжница в белых рейтузах и красной куртке. У дороги снова привал и новая песня уже без слов. Поют только свободные взрослые, на разные голоса. Кроме Н.П..
И.К. ходит вокруг с портретом отжатого зажатого, как хоругвеносец. Собаки отбегают подальше и наблюдают подвывая.
Альберт нарезает красную ленту на куски, я раскладываю ее по коробкам. Она стала жесткая, ледяная, я с усилием ее скручиваю (ах вот откуда этот клубок жесткой проволоки, в которое превратилось злобное существо у меня во сне позавчера!) и кладу в желтые шелковые внутренности коробочек, думая о том, как она там размякнет в тепле.
Все уходят в автобус, а мы остаемся упаковываться. Я немного волнуюсь, что мы разозлили местных жителей, которые держатся в стороне, но не расходятся, а наблюдают. Тоскливо думаю, что могут и полицию позвать. И тут вдруг они приближаются и начинают благодушно расспрашивать, не корпоратив ли у нас, А.К. подтверждает, они помогают мне развернуться, советуют протереть стекло снегом, в общем ведут себя как добрые феи-помощницы, а не обычные обитатели-бесы.
Тут у А.М. возникает сомнительная идея ехать к брату Н.П. на историческую дачу. Мне не хочется – все, кроме меня пьяные, к тому же я не верю, что брат Н.П. так уж будет рад. Но неожиданно мои спутники требуют присоединиться к процессии и я, снова ненадолго впав в раздражение, уступаю. Мы следуем за микроавтобусом, за нами черный автомобиль. Почему-то после поворота к институту кормов мы сворачиваем на тесную стоянку перед полем. Цель этой остановки неясна, А.М., Н.П., и Г.Т. уходят куда-то, остальные сидят в автобусе. А.К. говорит – пошли в поле. И мы идем по абсолютно не тронутому белому гладкому огромному полю, каждый оставляет свой графический след, идем, идем, потом падаем навзничь и пялимся на бесплотную луну и облака, как будто вырезанные из одинакового спандекса, (им укрывают грядки и корни). Можно так долго лежать, но там целая толпа людей и надо идти назад. Встаем, и вдруг нам навстречу бежит сияющий легкий Ситар, единственный неутомимый, он падает в снег, а мы как какие-то хулиганские собаки набрасываемся и начинаем его утрамбовывать в снег, он жалобно говорит – я думал, вы такие благостные, а вы агрессивные. Мы не агрессивные, а просто веселые. И он настолько сильно легкий, что в снег его провалить не удается. Тогда они встают, а мне дико не хочется отрываться от этого белого простора и А.К., держа меня за руку, волочет по снегу, пока не скатывает под ноги микроавтобусу и кому-то, вышедшему посмотреть, что происходит. Отряхиваемся, рассаживаемся. Нет. Не рассаживаемся – я застряла. Надо выталкивать машину. С трудом выковыриваемся и едем дальше. Черная машина исчезла. За микроавтобусом въезжаем в следующую снежную щель. Доезжаем до дома. Становится ясно, что въехать я не могу. Дальше череда бессмысленной суеты и несколько раз меня выковыриваем из снега, Н.П. остается на даче, автобус уезжает, а я сворачиваю в институт кормов. Мне хочется, чтобы все закончилось не на бессмысленной суете. Оставляем машину около снежной горы, из которой торчит только голова Вильямса, и идем по аллее, мимо остова самолета, мимо дружелюбной старушки, машин-сугробов, сосулек-ресниц, ворот с керамическими огрызками, двухцветного домика, в аптеку, где купили успокоительное, чтобы И.К. отвезла его в америку Ш.Ч. Возвращаемся назад по другой стороне аллеи среди колченогих деревьев. Возвращение в город, как всегда, тоскливое, А.К. засыпает, И.К. жалуется на холод, я хочу есть.
Дома отогреваемся, едим суп и валяемся на полу.
29.3.2013.