Нижеизложенные размышления о недавнем посещении акции К.Д. были задокументированы в результате настоятельности А. Монастырского. О событии нельзя сказать так, как обычно говорится о чем то едином, целом, потому как единства никакого я не увидел. Все детали, начиная с микроавтобуса, лиц заочно знакомых участников, унылых городских и пригородных пейзажей какие мы можем увидеть самой ранней весной, до самих действий и объектов акции обретают иллюзию целостности только сейчас, спустя две недели после произошедших событий. Но это обман, никакого единства не было, всё плясало как заколки в невесомости (даже хуже), а если во время акции и возникали интерпретации подобные образам животных, которых некоторые люди любят узреть в плывущих тучах или облаках, то от них сразу хотелось откреститься чтобы не сводить сложность к пошлости приблудных ассоциаций.
Я решил исключить фактографию из этого письма, тем более что большая ее часть не обрела смысловой нагрузки к моменту настоящего изложения, чему послужило и то, что я старался до момента написания не знакомиться с поступившими уже в мое распоряжение текстами других участников, а именно Кузькина и Монастырского. Таким образом, за невключённостью в смысловое поле акции, я постараюсь предоставить моему читателю соображения которые как мне кажется могли бы быть универсальны, и возникнуть в результате любой другой акции КД.
Вернемся к семиотике, к контексту, к языку которым сшиваются тома Поездок за город. Этот уровень имеет мало общего с тем что происходит на акции, и этот описательный язык вовсе не поверхностен, он не оппозиция содержанию, внутренней, скрытой истине акции, этот язык создает иллюзию связности, смысла, плотности. Как мне приходится понимать, описание акции и есть единственная спекулятивная истина, возникающая в результате фокусировки зрителя на декорации, при невозможности сфокусироваться на пустоте действия. К тому же во время пребывания на акции мгновенное осмысление, во всяком случае для меня, было невозможно, потому что все происходящее было расслоено на множество совершенно бессвязных зудящих феноменов, фактур, при чем значительная их часть индивидуальна, и не подлежит формализации. Эффект усиливается за счет того что акции происходят в семантически стерильных пространствах, гомогенных и не размеченных, где даже завывание ветра хочется как то истолковать. Я бы этот эффект назвал монастырским зудом, ведь в монастыре, как мне представляется, все подчинено гомогенизирующему канону, замкнутость монастырской жизни приводит монахов в состояние восторженной семиургии, когда те забираясь на монастырские стены, всматриваются в окружающий мир как в северное сияние, как в хаос смыслов и нашептываний.
После окончания акции монастырский зуд постепенно (подобно растворению хирургических ниток) сменяется зудом селянина, в клокочущий гогочущий сельский зуд, зуд характеризующийся пропиской в которой обретается место и расстановка, зуд расстановки всего по местам, в какой то мере зуд предъявления порядка смыслов. При этом существует значительный риск объяснения в логике «театр - это театр», снимающей несхватываемую сложность тавтологическим удвоением, мол акция - это акция, акция это знак акции.
Стоит ли при этом говорить что остается невозможной корелляция сельского и монастырского зуда методом возгонки, минуя промежуточный труд(зуд), в соответствии с законом невозможности обратного зондирования незондируемого.
Д. Володин