Поскольку НОМА - это сообщество радикальных индивидуалистов, я чувствую необходимость, как часть этого общества, высказать свое личное мнение о московском концептуализме.
Прежде всего, хочется отметить, что его нельзя рассматривать только как историческое явление. И сейчас деятели этого направления продолжают вести свои разработки.
Новаторы по сути, они не занимаются сохранением культурного наследия. Их стихия – эксперимент, беспрерывное докапывание до корней проблем, лежащих в основе сознания, восприятия и выражения. Поэтому направление развивается, появляются новые проблематики и художники, их решающие.
С самого начала МК представлялся мне проекцией Ордена искателей, к которому принадлежал Г.И. Гуржиев. Со временем я нашел и более конкретных «отцов»- ленинградских чинарей. Образ безумца- дада, пляшущего на лбу мира танец Шивы, прятался внутри людей, неразличимых в толпе, едущих в электричках за город на акцию Коллективных Действий, или идущих на Маросейку в коммунальную квартиру, к Чачко на чтение альбома Кабакова, набивающихся в однокомнатную квартиру Никиты Алксеева- галерею APTART- на акцию Мухоморов.
Я понимал, что эти люди ведут Большую Игру, но это очень далеко от секты или ложи. Скорее, это напоминает неофициальный, но поддерживаемый из-за границы (т.е. из трансцендентного) научно- исследовательский институт, где, как в алхимической лаборатории, происходит нескончаемое творение Философских камней, эликсиров и пилюль бессмертия, чудесные открытия и волшебные превращения.
Данный мне родителями заряд авангардистского пафоса, гнал мое сознание вперед, и потому я увидел в происходящем некое поле, где происходит зарождение новой культурной парадигмы, образование новых систем координат и в целом иного взгляда на искусство и мир в целом, нежели тот, что доминировал в постмодерном эгрегоре. Постмодернизм, в котором я вырос, казался мне джунглями, из которых обязательно надо выбраться на открытый простор нового эстетического горизонта, и устремиться вслед за Солнцем.
И не только я, но и остальные деятели НОМЫ, осознали необходимость поиска этих (по выражению А. Монастырского) новых эстетических горизонтов. И временность пребывания в постмодернистской системе координат. Неважно, в чем инновации данного направления- важно, что континуальность его самосознания сформировала определенные ментальные характеристики и поведенческий стиль, резко отличающий деятелей его других направлений.
Сейчас я перечислю некоторые особенности «стиля НОМЫ»
1.Незаметность.
В отличие от своих «отцов»- шестидесятников и «дедов»- обериутов да и прочих художников XX века. Как правило, безумных, эпатажных или просто выделяющихся из толпы, концептуалисты находили гораздо более стильным сливаться с толпой, надевая на себя облик серого советского человека. Для них, открывших эстетику советской повседневности, незнакомой дзенским мастерам, любое фриковского ерничанье представлялось варварским балаганом. Кто-то извне рассуждал о тайном деянии православных исихастов, кто-то упоминал абдалу- скрытого Илама у дервишей, иные просто смеялись- иол, начитались даосов, а кто-то всерьез верил, что это общество, увлекшись Кастанедой, следует ученью дона Хуана, практикует сталкинг.
Но все дело было в романтике подполья. Незаметными тайноделателями в эту эпоху были почти все, так или иначе ведущие двойную жизнь гражданина стагнирующей империи.
МК стоял на вершине гигантской пирамиды, состоящей из «второй жизни» советских людей. Суть пирамиды выражалась гексаграммой «Внутренняя правда». Весь этот айсберг канул в небытие вместе со своей надстройкой – внешней официальной правдой. Незаметность перестала играть роль защиты и возвратилась в свой дом.
Начался этот процесс еще в 80-тых, с моей фигуры- фрика и денди из портовой Одессы, и фигуры Тимура Новикова из портового Ленинграда.
2.Полномочность обсуждения.
Деятели НОМЫ верили в силу обсуждения и поэтому признавали его полномочия абсолютными. Это значило, сто не могло быть вообще ничего такого, что не могло бы быть подвергнуто обсуждению. И снова, все видели в таком отношении наследие чинарей, или, в худшем случае, приписывали это влиянию психоанализа. Однако при этом не могли заметить очевидного- данная установка была альтернативной официальной установке, не допускающей никаких обсуждений. И если незаметность была формой защиты, то обсуждение было оружием НОМы.
3.Дистанция
Предельная отстраненность по отношению к объекту обсуждения и дискурса позволяла рассмотреть его со всех сторон, разведать его причины и понять его суть, чтобы составить мнение. Этот оптический инструмент, научно-философский по происхождению, позволял НОМе избежать влияния как идеологий, так и влипания в критический пафос постмодерна, и благодаря этому, выйти на новый эпистемологический горизонт.
4.Расширенное восприятие.
Отсутствие избирательности восприятия было необходимо для возможности тотального исследования, обсуждения и дискурса. Но в тоже время, как ни парадоксально, абсолютное восприятие было условием построения собственных Вселенных, чем и занимались деятели НОМы. Философия и художественное творчество было неразрывно сплетено в МК. Но если западный концептуализм был «искусством после философии», то есть искусством разочарованным, то московский концептуализм был, скорее, «философией после искусства», то есть очарованной философией, исполненной прозрений, видений, озарений, говорящей образным, мифо- поэтическим языком.
Само высказывание о проблеме высказывания было сделано в такой убедительной материальной форме, как будто бы оно уже заранее готовилось и состоялось внутри музейного пространства, заранее рассчитанное на архивацию, увековечивание самого мимолетного жеста и дыхания искусства. Все произведения и практики НОМы обрастали слоями интерпретаций, как фараон – саркофагами и пирамидой. Пирамида строилась с самого начала, все было рассчитано на музей. Кажущаяся элитарность НОМы была, на деле, связана вовсе не с эстетическими, а скорее, с психоэнергетическими функциями ее практик. Ведь пирамиды и музеи- это не места успокоения, а места воскресения перерождения, метаморфозы. Это места инициации.
Теперь мне хотелось бы рассмотреть явление МК в более широком культурном аспекте. Для этого нам необходимо представить себе эпоху зарождения цивилизации в сегодняшнем понимании. Эволюционный процесс, ведущий к вычислению индивидуального паттерна из коллективного, безусловно, позитивен, но, как и все, имеет теневую сторону. Это выразилось в формировании у индивидуума так называемого базового комплекса, состоящего из трех ощущений, определяющих мысли и поступки большинства людей. Это- страх смерти; чувство собственной важности; жалость к себе.
Осознавая базовый комплекс как теневой эффект персональности, человечество выработало практику инициации. По сути, данная система воспитания служила для обучения перераспределению энергии, обеспечивающей базовый комплекс. Для разных частей комплекса были соответствующие упражнения. Военно- спортивные, основанные на бесстрашие и физической силе, преодолевали страх смерти. Путешествия с приключениями и со спец- заданиями призвано преодолеть чувство собственной важности. Самопожертвование, оформленное как ритуально- символический обряд принесения себя в жертву смерти и воскрешения, призван было очистить от жалости к себе.
Иниационные практики были зафиксированы в сказках, но в более позднюю эпоху цивилизации структурно определили мифо-поэтическую культуру и эпическую традицию. К примеру, в европейском регионе сформировалась эпическая триада- «Илиада», «Одиссея», «Евангелие». В Индии- «Махабхарата», «Рамаяна», «Туласи». В Китае – «Троецарствие», «Путешествие на запад», «Сон в красном гареме». В исламском мире- «Искандер», «Синдбад», «Тысяча и одна ночь». У Кельтов - «Кухулин», «Брендан» и Артуровский цикл. В России - «Слово о полку Игореве», «Хождение за три моря», «Письма протопопа Аввакума».
Война, путешествие, жертва – три сюжета, из которых происходят все остальные (см. рассказ Х.Л.Борхеса)
В свою очередь, они происходят из более ранних эпических циклов, где три сюжета слиты воедино.
МК также можно считать, в этом ракурсе, проекцией древних инициационных практик. Например, создание «Автора- персонажа» было способом преодоления страха «смерти автора», трагически переживаемой старшим поколением НОМы.
Внешнее противостояние - «холодная война» - переводилась на внутренний уровень и превращалась в стратегии маневрирования. Авангард сменился резидентурой. Все-таки искусство НОМы старшего поколения- это военный эпос. Черархии НОМы тому подтверждение. «Поездки за город»- творение НОМы и КД, стало эпосом путешествия, имеющего целью преодоление собственной значимости через превращение в неразличимую фигуру», «участника», «элемента действия» и т.п. Энергия этого мира обеспечила дальнейшую экспансию НОМы – за границу СССР и собственного «Я». И наконец, избавление от жалости к себе, самопожертвование, несомненно, запечатлено в эпосе «мифогенная любовь каст», где все три сюжета воссоединяются, происходит реконструкция первичного эпоса и образуется архетипальный мифо- эпический конструктор, который можно рассматривать как своеобразную метафору жизни НОМы. Каждый деятель НОМы прошел путь Дунаева, в стороне от всех, даже от самого себя, ведя Большую Игру.
И сейчас МК совершил самопожертвование. Он умер, для того, чтобы реализовать тенденции дальнейшего развития искусства, заложенные в нем. Он окуклился в музейной скорлупе, чтобы высвободить бабочку мифа и поэзии, радующую переливами паттернов на крыльях нового языка.
Паттернизм- дитя концептуализма, тайно выпестованное в его недрах и выросшее в новую культурную парадигму и открывшее запрещенную землю- мир повествования. Невыразимое словами- неистощимо в действии. То, о чем нельзя говорить, нужно показывать.
14 декабря 2009