С. Ануфриев

370 миллионов лет назад первые растения, вышедшие из моря на сушу, устремились вверх, прочь от земли, звавшей их вниз своим притяжением. Этим они отобразили общий процесс расширения Вселенной, всегда идущего от центра. Однако тяготение центра, хоть и ослабевает, продолжает сдерживать мир от мгновенного разбегания, и тем самым, делая разбегание постепенным, превращает его в некий сюжет, по мере развития / и расширения / которого формируются всё новые и новые явления под условным названием "антигравитационные мероприятия" / АГМ /.

После растений АГМ возглавили насекомые. Четверть миллиарда лет назад они оторвались от поверхности планеты, что стало возможным благодаря дальнейшему ослаблению гравитации. 160 миллионов лет назад в воздух поднялись рептилии, причем довольно быстро они достигли размеров неболшого самолёта. Вскоре после этого появились птицы, и после вымирания динозавров 60 млн. лет назад они переняли эстафету АГМ. На этом плавном фоне эволюции, с постепенным усложнением летательного аппарата в организме, неожиданно выступил хитроумный человек, построивший внешние по отношению к своему телу летательные организмы, приводимые в движение человеком. Для этого человеку сначала пришлось отождествить себя целиком с Анимой птиц, о чем свидетельствует тотемная культура. Не менее хитроумны и магические приемы, позволяющие вселяться в тела и сознания птиц / через отождествление /, и порой даже оставаться там навсегда. Вообще, способность к превращениям -- это результат не какого--то дара свыше, а, скорее, неимоверной работы над собственной природой, причем только над одной из её сторон. Но это изменило все существо человека. Его сознание и душа приобрели способности к путешествию, он научился мечтать, размышлять, абстрагировать и медитировать. Из путешествий привёз он образы форм, в соответствии с которыми изменил свою цивилизацию на дворцово--храмовую, или монументальную. Монументы, некрополи и т. п. можно рассматривать как памятники АГМ, изоморфные проэкциям добытого в странствиях опыта. Возводить и вычерчивать все это человеку сначала, как и во всем, помогала магическая сила, потом -- технология. Но технология освобождает в человеке большое количество собственной энергии, что и позволяет ему тратить её на контроль, управление над путешествиями души и сознания. Как видим, идеология путешествия, его развития, превалирует над результатами, т. е. цивилизацией. В сущности, строя Мир Иной на земле, человек желал осуществить тотальное ускользание, весь мир превратить в АГМ. Однако построенный мир застывает и не меняется, что в корне противоречит идее движения в АГМ. Во имя дальнейшего полёта люди стали покидать цивилизацию / тем самым расширяя её /, уходя к природе, они исправляли с её помощью собственную природу, чтобы обратиться в путешествиях к чему--то более притягательному, чем формы, которые можно воплотить в материи, чтобы достичь опыта, данного в переживании более тонкого порядка. Можно представить себе, что некто задумался о том, не является ли способность отдаляться от центра земного притяжения следствием существования иного центра притяжения, причем качественно иного. Легче всего улетает мысль и душа, а это значит, что иной центр имеет спиритуальную природу. Сначала его понимали как внешний, потому и говорили: " Бог в небесах ". Дальнейшие путешествия выявили, что центр вселенной локализован в каждой её точке, что под покровом Чего--то кроется Ничто, тайна Пустоты, в которую мы и обрушиваемся всей своей массой, порожденной земной гравитацией, лишь частной формой общей Великой гравитации. Пустота -- это возможность беспредельного ускользания, и на этом строились целые традиции и школы, сделавшие свободу предметом профессии и институции. Благодаря действию этих школ и возможно развитие технологии, поскольку она есть результат "сосредоточения на Ином". И самая рафинированная -- это технология ускользания, поскольку даже препятствие она использует как инструмент ускользания.

Если мы о чем--либо говорим определенно, мы, тем самым, " притягиваемся к определяемому ", суждение становится объектом его гравитации. Наивно в данном случае уходить от знания и сознания, скорее, благоприятней наращивать скорость, стремясь " к центру " /а не от него/ и проходя "сквозь" него, что и обеспечивает возможность дальнейшего путешествия, да ещё и с новым технологическим опытом. Здесь мы вплотную подходим к проблематике такой традиции, как Нома, а именно к её основным образам ментального ускользания -- Колобку и Лыжнику, которые достаточно хорошо описаны по отдельности и поэтому нуждаются в сопоставлении и сравнении.

Колобок катится на нас из магической эпохи. Лыжник -- из технологической, к которой мы принадлежим. Колобок-- это вертящаяся кочующая планета, убегающая от более мощных гравитационных центров, или, можно сказать, это сомнение, постоянно огибающее те или иные определенности. Лыжник сам не ускользает, он ментально неподвижен, и потому определим как несомненность, огибающая ряд знаков определённости. Но если Колобок уходит от гравитации, то Лыжник использует её. Однако фоном ему всегда служит белая пустота, он как бы всегда проскальзывает сквозь пустой центр, ни от чего и не от кого не уходя и ни к чему не стремясь, оставаясь сам по себе в покое. Не говоря уж о терапевтичности лыжного катания. Если Колобок символизирует " автора--персонажа ", то Лыжник -- " врача-- пациента ", оснащённого и бодро ускользающего от ускользания, или " уклоняющегося от самолечения ", "прогуливающего назначенные себе процедуры", что звучит неправдоподобно, но допустимо как условный ракурс в данной ментальной схеме. Таким же ракурсом оправдано определение Лыжника как " деятель--инструмент ". Цель такого ракурса -- избежать определенности в определениях. Он ускользает от притяжений, поскольку " центр его притяжения " -- белая пустота, без центра, без притяжения и без имени. По ней и сквозь неё можно ехать под определенным именем Лыжника, т. е. " скользить без Обмана ". Именно эта пустотная честность роднит его с Колобком, но есть и эволюция по сравнению с задорным идиотизмом Колобка, а именно -- любовь к покою, которая и осуществляется как реализованное стремление. Ускользание ради покоя, обеспеченное технологией, возможно при исчерпанности претензий, при понимании того, что уходить некуда и невозможно, если центр находится везде, во всех точках--мигах континуума, т. е. сама Вселенная -- это тотальная трансгрессия, ускользнувшая от Небытия, не нарушая при этом его покоя и незаинтересованности. Именно потому Лыжник не бежит центра, зная, что через него можно проскочить дальше / в Пустоту /. Так же, на необходимости проходить сквозь что--то, построена и инициация, и компьютерная игра. В случае дискурса Номы этим " что--то " являются " эпистемные " решётки, "архитекстурные" сетки, закрепляющие ячейки " Архива ", вообще любые улавливающие системы познания, формирующие в результате научно--философские дефиниции. Когито, отстоенное на страницах книг и застывшее в схемах, диаграммах, формулах, чертежах и текстах -- это самая многомерная, рафинированная и трудная для преодоления структура, немедленно включающая в свои рамки любой объект взаимодействия. Возможно, лазейкой является исключение взаимодействия, но на какой основе можно его избежать? Здесь мы вспомним, что страницы книги -- это белая бумага, изображающая Пустоту, а значит, и все решётки и знаки скользят по Ничто, как и Лыжник. Это означает и то, что Лыжник -- графема, как и остальные. Но -- графема ускользания в покой, что по смыслу принципиально отличает его от иных графем, кроме, пожалуй, одной -- спящего Колобка П. П. Таким образом, опираясь на Пустоту и свою графемность, Лыжник имеет возможность вклиниться в когинитивную решётку, и, не взаимодействуя с ней, использовать её как средство дальнейшего ускользания без бегства и связанного с ним волнения и опасности. Опасность Лыжника в другом -- в потере равновесия, падении, поломке инструмента, в лучшем случае -- застревании своего летательного аппарата. Но эта опасность чисто условная, пока он Лыжник на белом листе, ему мало что угрожает / он как бы на белом коне /, он напоминает дельтапланериста в небе, с той разницей, что ему не хочется приземляться. За это желание ему устраивают " проверки "-- сможет ли он обратить очередное препятствие в инструмент для достижения покоя в движении?

В свете всего этого можно рассмотреть акцию " Вручение " как вручение небесного мандата на проведение успешного АГМ, причем в самом документе помещена схема АГМ, в данном случае -- проскальзывание Лыжника "сквозь" гносеологическую решётку, помещенную в середине альбома--документа, и беспрепятственного движения дальше в белой пустоте. Эта схема и была реализована, где препятствием был сам акт вручения, а пустым действием являлось путешествие по снегу к месту действия / с попутным созерцанием одиноких лыжников /, и путешествие от места действия обратно, в городское пространство. В другом ракурсе -- это Лыжник до и после акции, аккуратно скользящий, как нейтрино, как Одиссей, избежавший всех превратностей судьбы и вылезший сухим из воды для забвения в долгожданном покое.

Это вручение Пустоте самой себя, отмеченное фигуркой летящего лыжника.