Готовясь к написанию данного текста, я столкнулся с неожиданной трудностью. Как представляется, необходимо писать о конкретной акции, но хочется писать о коллективных действиях в целом или даже шире...
“Rope” – первая акция КД, в которой посчастливилось принять участие. Ранее была общая заинтересованность в проблематике, с которой работала школа московского концептуализма. Проблематика, прочитанная из книг и понятая через книги. К моменту моего участия деятельность КД стала уже частью истории, мифом и далее частью системы современного искусства, а значит и законов, его определяющих. В некотором смысле с эффектами этой деятельности приходится сталкиваться всем, кто претендует на то, чтобы работать с порядком символического сегодня. И если правильно оценивать системные смещения, возникшие за последние десятилетия, то опыт КД оказывается актуальным как никогда. Если правильно оценивать. Участие в акции видится мне сейчас как попытка экспериментальным путем выявить для себя опорные точки для оценивания. Или по-другому, посмотреть каким образом моя субъективность, сформированная знаковыми системами постсовременности, будет реагировать на взаимодействие со сложной системой иного образца. Что срезонирует, что нет, где можно прочертить контуры слепого пятна, каким оно будет и т.д. Я попытаюсь лишь обозначить ключевые моменты, оставив их без комментариев, для которых сейчас не хватает дистанции. И еще, как кажется, высокий уровень погрешности (репрезентативность моего опыта, адекватность именно данной акции, вообще сама возможность постановки такого вопроса) уже был учтен самим фактом появления этого текста.
Приглашение к участию пришло во время лекции Шурипы в ICA, проходившей в мастерской Кабакова. До того несколько дней я не выходил из дома по причине высокой температуры. К лекции состояние улучшилось, но сознание по-прежнему было окутано болезненной пеленой. Мы обсуждали романтизм, опыт переживания возвышенного по Канту и так называемое «постмодернистическое возвышенное». Здесь возникла первая череда резонансов, узнанных ретроспективно.
В день акции выдалась замечательная солнечная погода, но я продолжал опасаться за свое здоровье. Слабость и некоторая туманность не исчезли. Может поэтому, может из-за общей взволнованности, говорить по пути в Абрамцево не хотелось. Дальше больше. Мы начали углубляться в еще заснеженный лес. В описаниях КД многие акцентируют этот этап. Ожидание, неспешные разговоры и пр. Почти всю дорогу к необходимому месту и обратно я молчал. Причем, казалось, что никаких объективных причин тому нет… Только ощущения были предельно телесными, физическими. Почти никаких посторонних мыслей. Сосредоточенность на движении, преодоление пространства. Открывавшиеся лесные пейзажи, при всей их непривычности для моего взгляда, не выглядели чем-то удивительным. Вообще природное представилось некой сложно организованной конструкцией, мало отличающейся, например, от легко узнаваемой организации сообщений в метрополитене или интерфейса веб-сайта. Непереводимая данность происходящего была или хотела казаться некой фатальностью, о которой нечего сказать, ее можно лишь принимать или нет. Изредка до меня доносились обрывки чужих диалогов, таких же прозрачно - физичных, как и все происходящее. На обратной дороге такие обрывки уже транслировал магнитофон. Речь казалась предельно фрагментированной и опять же телесной, безлично проходящей сквозь твое молчание. Вспомнилось мое старое наблюдение – все действия в плоскости искусства, ставящие своей целью работу с телесностью, с границей жизни и смерти, т.е. выходом за пределы языка, обычно имеют самые ощутимые последствия именно на символическом уровне. Чем глубже, чем ближе к границе, за которой заканчивается личное, тем дольше видно след на поверхности. Дар смерти. Опыт КД, который не удалось прочитать в описаниях.
На поле стало свободней. Начали появляться лица немецких романтиков. Чаще неузнаваемые. Сбоку, в картонке, у каждого белая веревка. Мы двигались по краям, а где-то в необозримом центре звенел магнитофон. Для меня самая приятная и светлая часть акции.
Дорога назад, почти то же, что и вначале. По очереди несем магнитофон с записью, судя по всему способной прояснить отдельные моменты происходящего. Лоскутное одеяло. Звук то возникает, то исчезает. Каждый несет по минуте. С какого-то момента, звука вообще не слышно. Опять механическая тишина. Коробка с веревками от романтиков. Тоже несем по минуте. Почти окончательное забытье.
Подарки. Коллективная фотография на фоне уже пустой коробки, прибитой к дереву. Оставляем ее. Выглядит красиво и аскетично холодно. Думаю о количестве участников, совпадает ли оно с количеством прибитых немецких романтиков, думаю, что приблизительно совпадает.
Прощание.
Оставшееся время суток – необъяснимая бодрость, оживленные разговоры, прогулки по ночной Москве.
Арсений Жиляев
19.04.2007