С 55 по 60 годы Некрасов учился на историко-филологическом факультете Потёмкинского педагогического института, где очень активно участвовал в жизни лито при газете «За педагогические кадры». Руководил этим лито аспирант института Владимир Ильич Лейбсон, пародист, оставивший памятную надпись на совместном со Слуцким фото: «Севе, от которого я научился большему, чем он от меня» со сноской к «я»: «Я не Слуцкий, а Лейбсон (слева направо первый)» и ещё одной подписью вслед за этим: «”Мудрость — это от бездарности” (из меня)» [1].
Ещё в 71 году Лейбсон был на виду у Я.Сатуновского, назвавшего его в стихотворении «Два человека…» «читателем — не-читателем / писателем — не-писателем». Ему же посвящено и стихотворение Некрасова (не позже 60 г.) «Я всё думал / кто да кто», которое, несмотря на «Негатив / Позитив», «Всю / Правду / По состоянию на завтра», само в целом вполне позитивно и отмечает некоторую механистичность «обработки» в поэзии Лейбсона, близкую и его, Некрасова, манере менять местами соседствующие в тексте слова, элементарные словосочетания и даже буквы.
Этот некрасовский комбинаторный принцип построения стиха, особенно проявившийся на последних курсах его студенчества, — большая редкость в газете «За педагогические кадры». Единственное стихотворение из всего, что мне удалось просмотреть, написанное в том же ключе, — «Два брата» Е.Аксельрод:
Два брата
Все знакомы с Ванькой-Встанькой,
Но не знают Саньки-Спаньки.
Ваньку не уложишь спать,
Саньку не заставишь встать.
Не лежится Ваньке-Встаньке,
Сладко спиться Саньке-Спаньке,
Ванька всё спешит куда-то,
На рассвете будит брата,
Санькину трясёт кровать:
«Хватит, Санька-Спанька, спать!»
Если б этот Ванька-Встанька
Был хотя б немножко Спанькой,
Если б этот Санька-Спанька
Был хотя б немножко Встанькой,
Не было тогда бы Встаньки,
Не было тогда бы Спаньки,
Был тогда бы просто Ванька,
Был тогда бы просто Санька.
(«За педагогические кадры», 29.12.58 г.)
Уже в 1958 г. в институтской стенгазете был опубликован некрасовский «Рост» (в первой редакции — «ЧЕМ НЕ СТИХИ»), стихотворение, которое Некрасов сам потом отметил вместе с «Водой» (61 г.) и «Свободой» (64 г.) как пример конкрет-поэзии, написанной им ещё до знакомства с творчеством Ойгена Гомрингера:
ЧЕМ НЕ СТИХИ
Рост дальнейшего всемерного развития мероприятий
по
Всемерному дальнейшему развитию мероприятий
по
Дальнейшему всемерному развитию мероприятий
по
Всемерному
Дальнейшему
Развитию
Мероприятий [2].
Комбинаторика хорошо заметна в его стихах того времени:
Кропивницкий Лев
говорил — одно,
Кропивницкий дед
говорил — одно.
Кропивницкий дед
говорил все — так,
Кропивницкий Лев
говорил все — так.
Кропивницкий дед
говорил все так
Кропивницкий Лев
говорил одно
Кропивницкий дед
Кропивницкий Лев
говорил все так
говорил одно.
(«Слово за слово»)
Редукция (упрощение последовательной заменой) — основной приём в «ЧИСЛОВЫХ СТИХАХ»:
ЧИСЛОВЫЕ СТИХИ
Барак просто барак
2-х этажный барак
3-х этажный барак
Много-много-много-много
многоэтажный барак [3]
(«Слово за слово»)
Поэтому не удивительно, например, и среди самых ранних черновых записей встретить цитату из Д.Самойлова: «Любовь завершается браком, / И свет торжествует над мраком», с приписанным внизу собственным продолжением: «И свет завершается мраком, / Любовь торжествует над браком».
После того, как А.Гинзбург в 1959 г. познакомил Некрасова с лианозовцами, Некрасов, конечно, сразу нашёл тут свою среду, а главное, стиль, близкий тем его стихам, в которых, прошедших за два года первую селекцию, уже всерьёз и по-новому звучал его лирический голос. И вот тут удивительны совпадения с тем, что в то же время делалось на других языках и о чём в силу советской информационной герметичности в Лианозове, вроде бы, ничего не знали. Вот что Некрасов писал позже в связи с «alles» Герхарда Рюма: «…году в 60-62… та же волна проходила через нас, через меня (волна не информации — её не было, ни о немецких, ни о каких других конкретистах мы ничего не знали — а просто волна состояния)» [4].
Некрасов ничего не знал ни о «Ста тысяч миллиардов стихотворений» Рэймона Кено, своего рода комбинаторном перформансе 61 г., ни о его же «Упражнениях в стиле», впервые изданных «Галлимаром» ещё в 47 г. (99 пародийных жанровых интерпретаций одной и той же незначительной бытовой сценки), — а они, я уверен, были бы интересны ему хотя бы потому, что сам он в ранних стихах вплотную был занят вопросом жанра, держа его всё время на виду, в названиях (считалка, скороговорка, дразнилка, частушка, подражание, беседа, размышление, перевертень, микростишие, стихи для детей, стихи «из детства», «геометрические» стихи, «числовые» стихи, «непонятные» стихи, стихи на разных «языках»: на «древнерусском», на «иностранном», на «нашем»…). Впоследствии многие из этих названий были автором убраны, но до самиздатского сборника 64-65 гг. «Новые стихи Севы Некрасова» названия, имеющие смысл жанрового обозначения, интенсивно демонстрируют его реакцию (тоже часто пародийную, как и у Кено) наразнообразие поэтической формы.
Некрасов не знал о работах Франсуа Ле Лионне, в начале 60-х вводившего в тексты математические структуры. Однако в самиздатском сборнике 61-62 гг. Некрасов помещает «Микростишие», посвящённое математику Л.Розоноеру, с пояснением:
(Вот
и год
И год
И - вот) · П
Читается — вот ипод и под и вот ивот и год и… т.д. [5]
А в черновике это же стихотворение называется «Заело» и обозначено как «стихи по формуле (а) · n» (последняя буква — скорее всего, не русская «п», а латинская «n», как в обычной математической формуле. Скорее всего, Некрасов, готовя сборник 1961-1962 гг., воспроизвел латинское n как русскую букву «П»).
При кажущейся «зацикленности» такие вещи всегда рискованны, но тем и хороши, что безусловны: если уж получилось — сразу видно, если нет — нет. Например, такой вот живой росток как раз отсюда, из «заело» по (а) · n:
Пёс завыл
Чего завыл?
Пёс завыл
Чего — забыл
И забыл
Чего завыл
И забыл
Чего забыл
О немецкой конкрет-поэзии Некрасов писал в «Объяснительной записке» (1979-1980 гг.): «…как и большинство, с конкретистами я познакомился в 64 году по статье Льва Гинзбурга в ЛГ. (Особенно понравилось «Молчание» Гомрингера)» [6]. Вспоминая в 79 году события пятнадцатилетней давности, Некрасов ошибся: «Молчание» впервые было опубликовано в «Иностранке» как одна из иллюстраций к статье Е.Головина «Лирика “модерн”», действительно, впрочем, в 64 г. Статья Льва Гинзбурга о венской группе «В плену пустоты» с цитатами из Рюма, Ахлейтнера и Винера появилась в 69-м. Гомрингер в ней вообще не упоминался [7].
Как раз в это время, примерно к 65 году, был составлен самиздатский сборник «Новые стихи Севы Некрасова» с обложкой, оформленной Е.Л.Кропивницким.
Эта самиздатская книга во многом отличается от трёх предшествующих. Само поле листа с напечатанным на нём текстом учитывается автором, становится частью стиха. Построение текста на странице гораздо свободней, продуманней. Обычный столбик текста разбивается «зацикленной» длинной строкой («Тьма тьматьматьматьматьматьма то там….» или «тоготоготоготоготовотавотавота»…). Есть чередующиеся сдвиги строк, усиленные пробелами, как бы скачущие по странице:
По вечерам по вечерам
По берегам по берегам
По городам по городам
По головам по головам
Вообще здесь впервые акцентируется интонационное значение пробела:
Мы приехали, а тут
Владимир
Мир-мир-мир
или:
Суздаль, а
Суздалёк [8]
Особая роль разбивки на строки и величины межстрочных интервалов для своей поэзии была почти декларирована Некрасовым ещё в «Слове за слово» (61 г.) в стихотворении 59 г. «Натерпелся / Натрепался». В «Новых стихах Севы Некрасова» расположение текста на странице как бы пробуется в разных своих возможностях, и одновременно это — естественное условие звучания стиха с авторского голоса, особенности своего рода партитуры, удерживающие дыхание, — например, «Как едет ветер»:
КАК ЕДЕТ ВЕТЕР
Д.Бедеву
Ветер ветер
Едет едет
Едет едет
Ветер едет
Едет или не едет?
Едет
Или не едет*
Едет
Нет
Ветер
Нет
Ветер
Нет
Едет
Нет
На велосипеде
Нет
На велосипеде
Нет
На велосипеде
На велосипеде
_____________________
*Слушает Дима Бедев
Думает Дима Бедев
В той же партитуре задаётся и пространство высказывания:
ПАНОРАМА ПЕРЕД ОТЪЕЗДОМ
Капли
Пакли
Облака
Облизывали бока
Облака
Гора гора
Гора дыра
Гора дыра
Дым как серый
Дым как белый
Дым как дым как дым как дым
Тут
я был
Тут
я не был
Тут я не был
Тут я не был
Тут я не был
Тут я был
(«Тут я не был», «Тут я был» сдвинуты влево неслучайно: они бук-
вально указывают туда, где не был и где был).
Стихи Некрасова очень звуковые, фонетичные. Но чтоб звучанье зазвучало, нужен нужный ритм. Кажется, что в стихотворении «Стихи про гром» в этом сборнике звучит сама конструкция текста: и нарастающее количество слов в повторе, и пробел перед последним «громом», и отступ слов «Гром» и «Дом», и пропуски между строками с плоскими звуками «Дом / Дом дом дом / Дом». Весь эффект в расположении на странице, оно продумано и очень активно:
СТИХИ ПРО ГРОМ
Гром ударил громко
Гром!
Гром
Гром гром
Гром гром гром гром гром
И сказали стекла
Дом
Дом дом дом
Дом
В «Малом сухумском варианте поэмы» повторы после большого пробела выстраиваются в две колонки:
Мандарины мандарины
Помидоры помидоры
Винограды винограды
Агудзеры Агудзеры
Внешне это уже очень похоже на часто принятую в более поздних стихах Некрасова композицию параллельных текстов (например, в «Петербург Петербург / Петроград Петроград» или в «Ленинград / Первый взгляд» в редакции после 70 г. [9]), чего совсем нельзя встретить в предыдущих его самиздатских сборниках.
Вся вторая половина книги, начиная с «Натерпелся…», демонстрирует возможности поэтического повтора. Многие из этих стихов написаны в 62-63 годах. «Рост», «Вода» и «Свобода» идут сразу вслед за «Натерпелся…» почти подряд. Характерно, что «Рост», называвшийся в предыдущих самиздатских сборниках «ЧЕМ НЕ СТИХИ», спустя 7 лет своего существования назван здесь впервые без тени лукавства: «СТИХИ»: стихотворение как бы вводится в этом сборнике в свои законные права.
В той же второй половине книги 65 года находится текст «Брызги брызги / брызги брызги» — след решений «…неотвязной почему-то задачи: найти слово, из которого можно было бы сделать стихи, стихотворение одним повтором [10]», как Некрасов писал в статье «Тут надо бы выяснить одно недоразумение» в связи с «alles» Герхарда Рюма:
СТИХ ПРО БРЫЗГИ
Брызги брызги
брызги брызги
брызги брызги
брызги брызги
брызги брызги
брызги брызги
брызги брызги
брызги
брызг!
2 текста обнаруживают склонность к визуалистике: «Заяц и месяц» (в черновиках 62 г. он не был оформлен визуально — это произошло, видимо, как раз при подготовке «Новых стихов Севы Некрасова») и «Буква Т» (59-60 гг.):
БУКВА Т
Что на доме?
Буква
Т
А что в доме?
Телевизор
Там показывают
Театр
Пьесу
Терем-теремок
Кто в тереме живёт?
Кто в тереме живёт
Кто в тереме живёт
Кто в тереме живёт
Тот в тереме живёт
Первое напечатано так, что пустое поле листа проступает в середине текста в форме месяца, буквально «светит» сквозь текст, рассеивая его вокруг себя [11]. Однако эта вещь не говорит ещё о значении Гомрингера для Некрасова (это можно было бы предположить, зная то внимание, которое Некрасов всегда уделял тексту Гомрингера “schweigen” с зиянием внутри[12]). Текстовой визуалистикой ещё раньше занимался, например, и Аполлинер, да и много кто уже к тому времени. Старое же детское стихотворение «Буква Т», знак телеантенны на крыше (кстати, пятикратный повтор в конце стиха, по всей видимости, тоже был добавлен только при подготовке сборника) взято Некрасовым в подборку «новых стихов» специально для финала книги: оно завершает сборник и как раз хорошо показывает, чем этот сборник был для Некрасова ценен. Здесь автором впервые демонстрировались возможности конкрет-поэзии в русском стихе, пространственность текста, «повтор, выводящий в визуальность» («Объяснительная записка»). Всё это, по свидетельству Некрасова, было нажито им до непосредственного знакомства с текстами немецких конкретистов.
Но в машинописных подборках архива Некрасова есть два текста 68-70 годов, свидетельствующие, на мой взгляд, о его прямом обращении к творчеству Гомрингера. Они никогда не публиковались, и я ни разу не слышал их в его чтении. Вероятно, Некрасов считал их недостаточно готовыми. Но они могут быть интересны именно этой своей связью с немецкой конкрет-поэзией. Оба они, как мне кажется, связаны с одним и тем же стихотворением: «baum / baum kind», опубликованным в русском переводе в уже помянутой мной статье Е.Головина «Лирика “модерн”» за 64 г. Вот оригинальный немецкий текст и перевод:
baum дерево
baum kind дерево ребёнок
kind ребёнок
kind hund ребёнок собака
hund дом
hund haus дом дерево
haus дерево ребёнок собака дом
haus baum
baum kind hund haus
В журнале публиковался, естественно, только текст перевода. Но перевод содержит ошибку: пропущены 2 строки «hund / hund haus». Возможно, это сделано намеренно, как знак пренебрежения, что было распространено в подобных статьях, призванных в то время по редакторским законам демонстрировать советскому читателю издержки «буржуазного искусства». Лев Гинзбург, например, в статье «В плену пустоты» в «Констелляции» Рюма сократил вертикальный столбец из 24 раза повторяющегося слова «пусто» до девяти, а горизонтально расположенный повтор слова «шум» — с 14 до 2. Этот «перевод», конечно, совершенно убивает оригинальную вещь, но структура остаётся, остаётся и последовательность в ней: называемое слово вначале следует за другим, потом оказывается независимым, а потом предшествует следующему за ним (к слову сказать, очень напоминает библейские генеалогические списки). Эта кольцевая, замкнутая на себя структура (повторы заканчиваются тем же словом, что и начинались), последовательность разворачивающегося действия внутри них (у Некрасова: спит-смотрит-видит) и даже сама строфика (3 двустишия и 4 отдельно повторенных строки ошибочного перевода) в точности совпадают с текстом Некрасова:
Анька спит
Анька спит
Анька смотрит
Анька смотрит
Анька видит
Анька видит
Анька спит
Анька смотрит
Анька видит
Анька спит
Той же структуре: «последование-независимость-предшествие» - подчиняется и второй текст, написанный примерно в то же время:
Осеннее лето
Осеннее лето
Летняя осень
Летняя осень
Осенняя осень
Осенняя осень
Зимняя осень
Зимняя осень
Осенняя зима
Осенняя зима
Зимняя зима
Зимняя зима
Весенняя зима
Весенняя зима
Зимняя весна
Зимняя весна
Весенняя весна
Весенняя весна
Летняя весна
Летняя весна
Весеннее лето
Весеннее лето
Летнее лето
Летнее лето
Осеннее лето
Вообще в текстах Некрасова конца 60-х проявляется интерес к структуре не просто как к форме стиха, но, собственно, как к чему-то главному в нем (если не сказать — как к организму). Её жизнь, изменчивость, поведение оказываются в центре внимания автора. Как структура работает по программе, превращаясь в систему с запрограммированным в ней заранее кодом собственного разрушения, казалось бы — гибнет, но нет: оказывается, выживает как чистая структура — в изобразительном искусстве 60-х — основной интерес минималистов, а в поэзии, шедшей с ним тогда заодно, — конкретистов [13]. Так, например, и в «3 variationen zu «kein fehler im system»» Гомрингера, и в ранней редакции «Русского человека» Некрасова текст, собственно, и создаётся таким системно-последовательным обессмысливанием или, попросту, отказыванием от текста:
kein fehler im system Русский человек
kein efhler im system Русский человек
kein ehfler im system Русский человек
kein ehlfer im system Нерусский человек
kein ehlefr im system
kein ehlerf im system Нерусский не человек
kein ehleri fm system Не русский не человек
kein ehleri mf system Не русский не человек
kein ehleri ms fystem Русский не человек
kein ehleri ms yfstem
kein ehleri ms ysftem Русский не человек
kein ehleri ms ystfem Русский не человек
kein ehleri ms ystefm Русский не человек
kein ehleri ms ystemf Не русский не человек
fkei nehler im system
kfei nehler im system Не русский человек
kefi nehler im system Не русский человек
keif nehler im system Не русский человек
kein fehler im system Русский человек
«Никаких ошибок в системе» и «Нерусский человек» — два отрицания, оба текста предъявлены как визуальная структура. Нарушающий первое высказывание объект («f», «не») последовательно перемещается слева направо, потом возвращается обратно. Интересно, что некрасовский текст, во-первых, не так уж системно предсказуем, и, во-вторых, что манипуляции в нём производятся самой отрицательной частицей. По-моему, такое «обессмысливание» как раз насыщает его глубоким смыслом (не говоря уже об отношении автора к националистическому идеоложеству по образцу Лощица и Палиевского, которым адресовано не одно его стихотворение). Стихотворения Гомрингера «Никаких ошибок в системе» нет в «Иностранке», но у Некрасова к концу 60-х были и другие источники информации. Например, он говорил мне, что читал «schweigen» в итальянском переводе. А недавно в одном незавершённом и неопубликованном тексте я прочитал его заметку об «alles» Рюма и «schweigen» Гомрингера, где Некрасов называет «молчание» «silencio» (видимо, по ошибочному воспоминанию, от итальянского «silenzio»). В авторском своде собственных стихов, составленном в 81-82 гг., «Русский человек» размещён вместе с целой группой стихов с отрицанием [14] (почти все они вошли в авторский свод стихов за 66-70 годы, составленный им в конце 70 года). К этой группе стихов «с отрицанием» принадлежит и «Повторяю это не должно повториться», очень похожее на продолжение перевода Гельмута Хайсенбюттеля (тоже с отрицанием) из всё той же статьи Е.Головина «Лирика “модерн”». Вот оба текста:
Текст Хайсенбюттеля:
повторение это моя тема
повторение это моя тема
повторение это моя тема
повторение это не моя тема
Текст Некрасова:
повторяю
это
не должно повториться
повторяю
это
не должно повториться
повторяю
это
не должно повториться
это
не должно повториться
это
не должно повториться
повторяю
Итак, если к 65 году поэтика Некрасова имела в себе уже все черты конкрет-поэзии, оформившись независимо от сходных процессов в Европе, и воспринималась им самим как «новая», то к концу 60-х в ней видны следы непосредственного влияния немецких конкретистов, среди которых Гомрингеру принадлежит особое место. Это влияние оказалось очень плодотворным и отразилось на всём последующем творчестве Некрасова (вспомнить хоть «95 стихотворений» в издании Дж.Янечека 85 г.) именно потому что легло на уже разработанную почву, совпало с собственным опытом Некрасова.
(из книги «Памяти Анны Ивановны Журавлёвой (сборник статей)», Москва, 2011)
[1] В конце 50-х лито Потёмкинского пединститута общалось с лито Дома железнодорожников «Магистраль», возглавляемым Григорием Левиным («Как летал герой Гагарин / Написал Григорий Левин» (В.Н.Некрасов, «ЧТО К ЧЕМУ»)). Устраивались общие встречи со Слуцким и с Самойловым.
[2] Текст приведён по самиздатскому сборнику 61 г. «Слово за слово». В 60-е годы Некрасов печатал на машинке самиздатские сборники своих стихов. Известны 4 таких сборника: 60-го года, 61-го («Слово за слово»), 61-62-го и 65-го («Новые стихи Севы Некрасова»).
[3] «Слово за слово».
[4] Журавлёва А., Некрасов Вс. Тут надо бы выяснить одно недоразумение… // Журавлёва А., Некрасов Вс. Пакет. М, 1996, с.600.
[5] Самиздатский сборник 61-62 гг.
[6] Цит. по: Журавлёва А., Некрасов Вс. Пакет. М, 1996, с.300.
[7] ЛГ, 1969., 12 февр., №7, с.13.
[8] Полный текст процитированных стихов см. в приложении.
[9] Это стихотворение имеет несколько редакций, причем ранняя (до 1970 г. – возможно, 1966 г.) записана в одну колонку, под которой есть сноски; эта редакция и воспроизводилась в прижизненных печатных изданиях. Но в машинописном своде стихов, составленном Некрасовым в 1981 – 1982 гг,. сноски, которые раньше печатались под текстом, графически противопоставлены основному тексту на поле страницы.
[10] Ещё один след этих поисков – стихотворение из беловиков, готовившихся к самиздатскому сборнику 61-62 гг., которое Некрасов впоследствии в него так и не включил:
Всё-всё-всё-всё-всё-всё-всё
Всё.
Осваивай своё.
Всё-всё-всё-всё-всё-всего
Не освоишь всё равно.
На одном из своих последних чтений в 2000-х в мастерской Эрика Булатова Некрасов рассказывал об этой своей «проблеме однословия» в начале 60-х. Тогда же он прочитал с меняющейся, «вихляющей» интонацией стих, составленный им из одного слова «всё», но, сопоставляя его с «alles» Рюма, сказал, что это была его неудача.
[11] В таком виде это стихотворение есть только в самиздатском сборнике 1965 г., «Новые стихи Севы Некрасова»; в единственной прижизненной публикации («Детский случай», 2008) все пробелы внутри строк сняты.
[12] Черновой набросок «верю что верю» был написан много позже, только в 78 году:
верю что верю
что что
верю что верю
[13] Похоже, что следуя традиции нарекания имён, хвост Иа-Иа в очередной раз назвали колокольчиком: критики, искусствоведы и прочие веды обнаружили «минимализм» и в русской словесности. Оказалось, что это просто маленькая форма. Мини. А о структуре там (и не только в литературе!) - ни-ни.
[14] «Ян Палах», «нет нет/ нет и нет… и я нет», «не работает», «-Гражданин», «Русский человек», «-Нечего… Мы / Понимаем», «так ли… и так далее», «жили же люди… и ничего», «быть или не быть», «повторяю // это / не должно / повториться».