День за днем шел человек в глубину юго-восточной степи Советского Союза. Он воображал себя паровозным машинистом, лётчиком воздухофлота, геологом-разведчиком, исследующим впервые безвестную землю, и всяким другим организованным профессиональным существом, - лишь бы занять голову бесперебойной мыслью и отвлечь тоску от сердца.
А. Платонов, “Ювенильное море”
Если бы я сама была этим человеком, то двадцать лет тому назад написала бы так:
“И сказал Ахурамазда святому Заратустре:
Я создал, о Заратустра, мир там, где ничего не существовало. Если бы я его не создал, мир
превратился бы в небытие.
... а теперь мне плевать на все это, и я говорю только одно (почти как Заратустра):
ХОЛОД ЕСТЬ ГРАНИЦА ДОБРА И ЗЛА
... Единственно, что меня занимает в моей художественной жизни - это нелогичность судьбы произведения искусства, где НИЧТО обусловлено НИЧЕМ и выпадение одного этапа вовсе не означает разрушение целого. Развитие “драмы” вовсе не обращается в ДЕМОНСТРАЦИЮ МЕТОДА.
... Искать можно только в своей памяти, то есть на границе ДОБРА и ЗЛА. Больше негде. Для меня объективного мира не существует. Отсюда вытекает проблема “взаимопонимания”. Теперь у нас эта тема стала очень модной. Я же убеждена, что усилия следует направить в зону “взаимонепонимания”. Сделать просто попытку увидеть другого. Совершенно четко веря, что другой - это “иной”, “инаковый”. Я уверена, что между человеком и камнем больше общего, чем между двумя людьми.
... Передача опыта этой попытки увидеть “другого” в творчестве происходит на особом энергийном уровне. Здесь все в нюансах, совершенно не поддающихся какой-либо фиксации или описанию. Только произведение искусства способно передать эти нюансы.
Если угодно, выдающиеся произведения искусства “держатся” на какой-нибудь единственной фразе или жесте. Мы не всегда можем вспомнить, что именно ими сказано, но всегда безошибочно знаем, что это именно ТАК, а не ИНАЧЕ.
... Если одной из тем искусства является ОБРАЗ, то попробуем поверить, что он - обратим, а, стало быть, и заменим. Трудно поверить, что существует нечто без-образное, а если это так, то это - тоже образ заменимости и обратимости.
... Лицо мое - тоже часть меня, самая обратимая и заменимая (КРАСОТА СПАСЕТ МIРЪ)
Возможно, мои представления о мире (и об искусстве) были деформированы воспитанием (культуртрегерским) бабушки и дедушки, от которых я спасалась в обществе глухонемой няньки (из-за которой до шести лет не хотела разговаривать), предпочитая интеллектуальному трёпу предков “вневербальное” общение. Но потом, когда я заговорила, остановить меня нельзя было никакими способами (ПУТЕШЕСТВИЕ НА КРАЙ ДЕМОКРАТИИ).
Наталья Абалакова
Текст для Каталога выставки в Глазго. Глазго. 1989 г.)