Что будет, если сначала надуть пузырь, а потом вдруг воздух выпустить. Нынче так многие делают, особенно те, кто занимается искусством. Очевидно, все они задают себе один и тот же вопрос: что тогда в пузыре останется? Искусство или не искусство? Хотя этот вопрос можно было бы поставить иначе: надуть пузырь воздухом, а потом воздух выпустить – искусство это или не искусство?
***
С самого детства я мечтала стать художницей, но мне говорили что не надо. Однажды я попыталась нарисовать мыльный пузырь, но у меня ничего не вышло.
Когда мне исполнилось сколько—то лет, я прочла одну книгу. Книга мне понравилась, а обложка не очень. Тогда я нарисовала к ней обложку и всех ее героев. Потом я рисовала что хотела.
Однажды ко мне пришли знакомые и, увидев мои рисунки, сказали, что я рисую плохо. Я расстроилась и плакала целый месяц. Когда плакать мне надоело, я посмотрела в окно и увидела, что пришла весна. Тогда я одела калоши, взяла блокнот с карандашом и вышла на улицу. Стоя по пояс в луже, я рисовала ближайшую помойку. Рисунок мне окончить на удалось, так как приехал бульдозер и помойку убрали. Придя домой, я написала маслом большую картину, на которой изобразила эту помойку.
Потом я помойки фотографировала, так как боялась бульдозера. Фотографии мне печатали кто умел; я смотрела на них и рисовала следующие помойки. Но это было медленно, а я люблю все делать быстро!
Вскоре я стала рисовать помойки прямо с негативов, а потом поняла, что и это – лишнее. Я стала рисовать их просто так. За короткий срок мне удалось нарисовать много помоек. Однажды я взглянула в окно и увидела, что на месте помоек сделали газоны и посадили деревья.
Потом ко мне снова пришли знакомые и, увидев мои картины, сказали, что теперь я рисую хорошо. А одно авторитетное лицо сказало, что меня ждет Большое Будущее.
Однажды я заметила, что в комнате собралось слишком много всякого хлама. Я собрала его и положила на картон. Так началась Summa Archaeologiae, которую я буду продолжать до тех пор, пока не наступит Большое Будущее. И все это – истинная правда!
***
Говорят, что не следует рационализировать тайну творчества и т.д. Но можно собрать людей (побольше), не умеющих играть на музыкальных инструментах, и зрителей (поменьше) и закатить концерт. К сему можно добавить выступления тех, кто не умеет танцевать, петь, кататься на коньках, играть в футбол, плавать и проч. Тогда бы мы продолжали теряться в догадках, но с прежним успехом – искусство это или не искусство?
Подобные бесцельные вопросы могут возникать лишь у людей, чуждых тайне творчества (которую не следует рационализировать и т.д.) и считающих, что невозможно взяться за дело, не имея ничего “за душой”.
Что я думаю по этому поводу? А то, что это самое “ничего” вполне на дружеской ноге со всеми, кто себя с творчеством отождествляет. В качестве примера выставляю самое себя.
***
Так как изучение этого неблагонадежного предмета — искусства/неискусства — заняло у авторов статей (приводимых на левой стороне) много времени (а могло занять целую жизнь) и было связано с неимоверными мучениями и трудами, то я буду следовать за ними, но держаться правой стороны.
СОН I. ПРО ТО, КАК Я УЧАСТВОВАЛА В ТРАНСГАЛАКТИЧЕСКРОЙ ПЕРЕДАЧЕ
Я шла по дорожке* парка, как будто в Сокольниках. Вдруг меня кто—то толкнул, потом еще раз. Я оглянулась, но рядом никого не было. И пошла дальше. Лил дождь и было скользко. Тут меня опять толкнули. Я оглянулась и увидела какого—то человека.
— Что ты толкаешься? — спросила я. А он отвечает:
— (Невнятное бормотание)!
И меня опять толкнули. Прямо в грязь.
Мимо шло множество людей. Все они ругались, кричали и толкали друг друга. Прямо в грязь. Были среди них как знакомые, так и незнакомые. Все они куда—то шли, продолжая толкаться, кричать и ругаться, Я вылезла из грязи и встала в сторону**, чтобы не мешать им идти куда надо. А потом пошла вслед за ними.
Вскоре дорожка привела на поляну, где висел плакат, на котором было написано:
— Стой!
За деревьями виднелось много народа и какие—то предметы гигантских размеров***. Кто—то крикнул:
— Скорее, сейчас начнется трансгалактическая передача!
Люди толпились на площадке, покрытой какой—то блестящей тканью. Кругом стояли мачты с громкоговорителями. Из них раздавались слова:
— (Неразборчиво).
Тогда среди стоявших людей началось замешательство****. Они перешептывались, пытались стряхнуть грязь с одежды. А кто—то даже вытащил маленькое зеркальце и оно переходило из рук в руки.
Из глубины леса надвигался огромный экран. Приближаясь к людям на площадке, он менял свою форму и в конце концов все мы оказались внутри него. Из репродукторов послышалось:
— Каждый должен выбрать одно слово. Только одно слово! И как только увидите свое слово, нажмите кнопку!*****
Экран продолжал видоизменяться, он словно обволакивал каждого из нас и вскоре все мы оказались порознь, заключенными в его отдельные ячейки, словно в огромные пчелиные соты.
Сверху опустились наушники, в которых раздалась команда надеть их. Я и надела. Снова послышалась команда:
— Посмотрите перед собой. Выбрав свое слово, нажмите кнопку! Она справа от вас.
Действительно, кнопка была на расстоянии вытянутой руки. Обыкновенная кнопка, как от дверного звонка.
На экране возникали слова, они бежали как на телетайпной ленте. А наушники опять:
— Когда появится ваше, нажмите кнопку!
Я читала бегущие слова и все ждала, когда, наконец, появится мое. Но оно не появлялось. Кнопку я так и не нажала.
Сижу я в этой клетке и думаю, что в наушниках вот сейчас как раздастся невнятное бормотание!
Но в них не было слышно ничего, кроме шороха и тихого потрескивания. И слова на экране больше не появлялись.
Тогда я нажала кнопку и держала ее долго—долго.
Экран погас, стал прозрачным, а потом и вовсе исчез. Мы все опять стояли на поляне. От трансгалактической техники не осталось и следа. Тут я вспомнила, что мне предстоит возвращаться по грязной дорожке и бросилась ее искать, чтобы скорее уйти, как бы опять не затолкали.******
— Никому не рассказывайте своих снов, — сказал мне однажды один знакомый. — Вдруг к власти придут психоаналитики.
Я с ним решительно не согласна. Пусть приходят! Тогда в нашей жизни произошли бы решительные изменения, особенно в области культурной политики.
Сама же я ни Фрейда, ни Юнга, ни Хайдеггера (не говоря уже о современных авторах ярбух—фюр—психоаналитик) не читала.
Возможно, что учение давно уже дезавуировано более высокоразвитым и прогрессивным. Но мне о нем кое—что известно от друзей, которые им занимались серьезно и уделили ему много времени (а могли бы и целую жизнь), и это было связано с мучениями и проч., то принимая во внимание их знания и опыт, во всем полагаюсь и рассчитываю и т.д.
Например, от автора статьи о моей живописи (на левой стороне) я узнала о возможности широкого — фюр—психоаналитического подхода к тайне творчества (которую не следует рационализировать и проч.). Один приятель доказал мне как дважды два четыре, что существует тесная связь между “предметами гигантских размеров” (бидоны, ракеты, боеголовки) и импотенцией. А одно духовное лицо усиленно старалось просветить меня по части комплексов (главным образом, отцовского), причем подходило к этому серьезно и уделило как мне, так и этому комплексу массу времени (а, может, и целую жизнь), а так как это связано с мучениями и т.д., то в свете вышеизложенного считаю себя вправе, во всем полагаясь и рассчитывая и проч., сделать попытку изъяснения и т.д.
Если этот сон совпал по времени с созданием серии Больших бидонов (1977—79), то можно считать, что в этот период я рассматривала искусство/неискусство вообще и свое искусство/неискусство в частности из Кухни русского искусства (см. Работу ТХД, 1983), то есть в категориях Духовки, Нетленки и Сакраловки. Поэтому ярбух—психоаналитический анализ этого сна полностью отвечает идеям и мнениям автора статей (на левой стороне).
* Дорожка в парке – тяжкий путь познания или тернистый путь творчества: “экологическая ниша”, персонализм, “искусство выживания”. Или уход в религию, семью, частную собственность, государство и т.д. И скользко, и грязно, и все толкают. Прямо в грязь. Выбраться невозможно, да и не имеет смысла — все равно затолкают обратно.
** Мания величия. Пусть все толкаются, меня и так заметят та/тот/то/кто/что заведует Большим Будущим.
*** Предметы гигантских размеров — те же Большие бидоны. Мои бидоны больше других бидонов. Их участие в трансгалактических шоу — демонстрация присутствия, силы, мощи (см. Сон I, комментарий про боеголовки и импотенцию).
**** Замешательство среди личностей. Попробуй тут не замешаться! Момент ответственный, возьмут в Большое Будущее или не возьмут? Кто управляет реальностью, тот управляет и действительностью. Кто управляет настоящим, тот управляет и будущим.
Или:
Какие—то забрались в космос и хотят управлять оттуда мировым художественным процессом.
Или:
Тоже мне ценители!
Или:
Личность – не вечность, вечность – не личность.
***** Почтительное отношение метагалактян к тайне (творчества, которое не след. и т.д. и проч.). Идейно это совпадает с концепцией Кухни русского искусства . Могли ведь испепелить, побыстрее помочь приобщиться (Нетленке, Вечности, Большому Будущему).
****** Сплошное ханжество, лицемерие и мания величия (см. Сон I, комментарий, сноска **).
СОН 2, ПРО ТО, КАК СБЕЖАВ ИЗ ДУРДОМА,
КУДА МЕНЯ УПЕКЛИ РОДСТВЕННИКИ,
Я ПОПАЛА НА ОСТРОВ ИСКУССТВ И РЕМЕСЕЛ
Родственники* упекли меня в дурдом**. Там было много народа. Они все время пили, закусывали и возились друг с другом. Пришли санитары и стали всем делать уколы. Я подумала, что теперь мне конец. Но все—таки попросила их мне уколов не делать. Санитары очень удивились оттого, что я не хочу, потому что все хотят. И сказали, что, если я не хочу как все, то им таких не надо и вообще пусть я убираюсь (неразборчиво). Я им, конечно, не поверила и решила, что так они говорят специально, чтобы усыпить мою бдительность.
После уколов возня возобновилась с новой силой, и я, воспользовавшись тем, что на меня никто не обращает внимания, вышла в коридор. Там никого не было. Я увидела, что нахожусь на втором этаже и окно легко открыть.
— Хорошо, — решила я. — Либо убегу, либо разобьюсь.
Рядом стояла телефонная будка, я вошла в нее, но поняла, что звонить мне некуда. Тут я заметила, что на полочке лежат сигареты и спички.
— Отравлены наркотиками, — решила я.
Но все же выкурила одну сигарету.
Потом я осторожно вышла из будки, все время опасаясь каких—нибудь каверз санитаров, но в коридоре попрежнему было пусто. Вдруг я заметила дверь, которая вела прямо на улицу. Подойдя к ней, я увидела, что она не заперта. Так вот где зарыта собака, подумала я, в одном и том же помещении окно на втором этаже, а входная дверь на первом.
Не знаю, как я очутилась на улице.
Несмотря на то, что в дурдоме уже наступил вечер и зажгли электричество, на улице вставало багровое солнце, и мне стало ясно, что я на правильном пути. Долго я шла по улице, которая казалась мне знакомой, но постепенно я переставала узнавать знакомые места. Город был больше не Москвой. Он скорее напоминал Венецию или какие—то голландские города. Я брела по набережной неизвестного города и думала только о том, как бы мне избавиться от дурдомовской одежды, в которой я оттуда убежала.
На улицах было много людей, но они не обращали на меня ни малейшего внимания, казалось, что все они были заняты одним делом: к берегу все время подъезжали лодки, из которых люди выгружали ракеты и складывали их в штабеля.**** Время от времени я видела группы людей, которые ели прямо на улице, на больших скатертях, развернутых на мостовой. Все выглядели довольными и были хорошо одеты.
А мне не давала покоя дурдомовская одежда. Внезапно из–за штабеля***** вышел человек и подошел ко мне со словами:
— Мы знаем, откуда ты, но нас бояться не надо.
С этими словами он протянул мне сверток одежды. Потом я от него узнала, что иногда такие как я появляются в этом городе, тогда местные жители дают им одежду и еду и предлагают жить с ними и выгружать из лодок ракеты. Но они не хотят. Но местные жители их все равно кормят и одевают и больше не заставляют таскать ракеты.
— Если пришельцы начинают уж слишком тосковать у нас, — сказал он, — мы предлагаем отвезти их на Остров Искусств и Ремесел.
У нас есть все, — добавил он, — кроме искусств и ремесел.****** Ими у нас занимаются ваши, но как только они оказываются там, мы перестаем понимать их язык.
Тогда я сказала, чтобы меня сразу же туда отвезли. Он пообещал, что отвезут, и куда—то ушел.
Через некоторое время я увидела его снова. Он стоял на носу кораблика, похожего на гондолу, сделанного из какого—то прозрачного материала.
— Садись, — крикнул он, — все знают эту лодку, когда она плывет, весь город******* видит, что еще кто—то едет на Остров Искусств и Ремесел, где он будет делать для нас хорошие вещи.
Лодка поплыла по воде и через некоторое время вдали показался остров—гора, сделанный из такого же прозрачного материала, что и сама лодка; он был похож на Кремль, как его видно из мастерской одного художника, только звезды на его башнях были не рубиновые, а тоже прозрачные.
* Если жить в обществе и пытаться быть свободным от этого общества, то легко нажить себе врагов. Родственники, затолкавшие меня в дурдом — окружающая среда, социум, в котором я живу и со стороны которого предполагаю к себе критическое отношение.
** Дурдом — “экологическая ниша”, персонализм, “искусство выживания” и проч. (см. Сон 1, комментарий, сноска *).
*** Убеждение в правоте своего дела и призвания выводит на правильный путь (багровое солнце и проч.).
**** Местные жители занимаются главным образом наращиванием, присутствием, демонстрацией и проч. Они, тем не менее, любят “хорошие вещи”.
***** Ракеты, боеголовки, бидоны (см. Сон 1, комментарий про боеголовки и импотенцию, а также Сон 2, комментарий, сноска ****).
****** Вопреки общераспространенному мнению и т.д., жители ракетного города вызывают у меня подлинное восхищение, хотя такое утверждение могло бы показаться глумлением над здравым смыслом и проч. Они не рационализируют (тайну творчества, которую не след. рационализировать и т.д.), потому как сам этот предмет у них отсутствует вместе с его тайной. Они, сами того не подозревая, тоже занимаются искусством (ракеты, бидоны, боеголовки, импотенция и проч., см. Сон 1, комментарий; Сон 2, комментарий, сноски **** и *****). Они не ждут, когда Красота спасет мир, а сами спасают Красоту. Вся их жизнь — стремление к Абсолюту (см. Сон 2, комментарий, сноска ****).
******* Ревущие от восторга толпы почитателей моего таланта.
Бояться, что к власти придут психоаналитики, не стоит. Тем более в области искусства, где процесс дестабилизации столь очевиден, что Кухне... угрожает опасность в скором времени остаться наедине со всем своим высокоразвитым оборудованием (Духовка, Нетленка, Сакраловка), но без обслуги и потребителя. Реальность становится действительностью с колоссальной скоростью. И добравшимся до власти ярбух—фюр—психоаналитикам не хватит ни времени, ни энергии управлять этим процессом. До самых главных слов не добрались даже метагалактяне (те, то), которые (которое) распределяют (ет) Большое Будущее. И вообще...
СОН ПРО ТО, КАК ВАНЯ ЕХАЛ В ПАРИЖ
Ваня ехал в Париж. Все ночью не спали, потому как писали письма. Мы тоже их писали. Потом положили вместе с фотографиями в большой конверт.
Утром поехали в аэропорт провожать Ваню. У него с собой была сумка, до отказа набитая такими же конвертами как наш, только потоньше. Он взял наш конверт и положил сверху. Тогда все стали ругать нас и говорить:
— Ваш конверт такой толстый – теперь и наши конверты не разрешат взять!
Ваня подошел к таможеннику и вытащил из сумки все конверты, кроме нашего. За ним стояла большая очередь людей, которые тоже ехали в Париж. Они сначала терпели, а потом начали ругаться оттого, что таможенник слишком долго копался с Ваней. А наш конверт все еще лежал в его большой сумке. Я подошла к Ване и сказала:
— Ты чего же... (неразборчиво)? Давай!
Ваня на меня злобно посмотрел, но ничего не ответил. Тогда я отошла от него... (невнятное бормотание).
Потом я стояла со всеми и видела, как Ваня вытащил из сумки наш конверт и долго о чем—то спорил с таможенником. Вдруг таможенник взял наш конверт и куда—то с ним ушел. Ваня стоял весь красный и курил.
Таможенник скоро вернулся и что—то сказал Ване. Ваня тогда забрал свою пустую сумку, подошел к нам, снова закурил и сказал:
— Ваш конверт... (неразборчиво) слишком большой, его повезут в багажном отделении и выдадут мне уже там.
Потом немного подумал и спросил:
— А почему... (невнятное бормотание) на нем нет адреса?
И посмотрел на меня взглядом, не предвещающим ничего хорошего. В самом деле, я не знала, кому предназначался конверт, из–за которого мы не спали всю ночь. Тогда Ваня сказал:
— ... (Неразборчиво) спроси у Толи!
Но оказалось, что Толя тоже не знает. Тогда Ваня совсем рассвирепел и стал нас ругать, говоря что мы как идиоты, и как нам не стыдно, и... (неразборчиво), и... (неразборчиво и невнятное бормотание).
Потом до него дошло, что мы, правда, не знаем, он закурил новую сигарету и спросил:
— Может быть, в Центр Помпиду?
Тут я решила, что теперь Ваня будет думать, что мы какие—то сумасшедшие дураки и еще расскажет об этом всем в Париже. И сказала ему даже с некоторым апломбом:
— Никакому не Помпиду! Отдай этот конверт кому хочешь, первому встречному, оставь его в багажном отделении или просто брось в мусорный ящик. У нас такая работа!
Наталья Абалакова
Москва, 1982
Первая публикация в МАНИ №4, 1982; вторая в PASTOR, вып. 6, ноябрь 1997.