Go to English page!
ТОТАРТ
ИНТЕРВЬЮ АННЫ АЛЬЧУК С НАТАЛЬЕЙ АБАЛАКОВОЙ
Анна Альчук.: Наташа, вот уже более четверти века вы работаете вместе с Анатолием Жигаловым в составе группы ТОТАРТ. В этом смысле вы продолжаете старую русскую традицию творческих пар. Я имею в виду Ольгу Розанову и Алексея Крученых, Надежду Удальцову и Александра Древина, Веру Степанову и Александра Родченко, Веру Хлебникову и Петра Митурича и других. Ты интересно писала об этом в своей статье «Искусство принадлежать народу» (www.owl.ru/avangard)
Наталья Абалакова: Я выбрала четыре пары 60-х: Валентину Крапивницкую и Оскара Рабина, Лидию Мастеркову и Владимира Немухина, Римму и Валерия Герловиных, Нонну Горюнову и Франциско Инфанте -- не случайно. Мне интересно было проанализировать все возможности творческого союза между мужчиной и женщиной. В случае Крапивницкой и Рабина, конечно, это были совершенно разные художники. В этом союзе, как художница, Крапивницкая была совершенно независима от достаточно авторитарного и яркого Рабина. Ее мир был связан с фантазией, интерпретацией христианских ценностей. В ее случае, несомненно, мы можем говорить о женском письме. У Немухина и Мастерковой, ситуация совершенно другая. Их можно причислить к одному направлению: лирической абстракции. Интересно, что, если Немухин делает такие лирические и умиротворенные, в каком-то – отнюдь не отрицательном смысле – салонные вещи, то искусство Мастерковой взрывное и в высшей степени экспрессивное. Это тоже своего рода женское письмо
А. А.: Тогда что такое «женское письмо»? Как мы можем пользоваться этим термином, если речь идет о совершенно разных работах и стилях? Неужели достаточно просто быть женщиной, создающей тексты или картины?
Н.А.: В отличие от живописи, в литературе для меня понятие «женского письма» нечто совершенно определенное. Это эссеистическое письмо, это письмо о письме, это литература о литературе, которая может нанизываться абсолютно на любой женский опыт, это текст, который находится в становлении. Так, например, пишут француженки Юлия Кристева и Люси Иригаре, но это возможно и на русской почве, хотя примеры, которые мне сейчас приходят на ум, относится к мужчинам. Речь идет о «Глосолалии» Андрея Белого, прозе Осипа Мальденштама. Ведь женское письмо – это прежде всего метод. Например, Ольга Фрейденберг в поисках женского письма отсылает к Элевзинским мистериям, пению, музыке и танцам.
А.А.: Ты подразумеваешь под «женским письмом» только интеллектуальные тексты?
Н.А.: Нет, это могут быть спонтанные тексты, в то же время представляющие собой очень своеобразную, независимую и уникальную ткань.
А.А.: Мне кажется, ключевым здесь является слово «независимость». «Женское письмо» максимально независимо от общепринятых стандартов. А примеры современного женского письма ты можешь привести?
Н.А.: Все, что пишет Валерия Нарбикова, Нина Габриэлян, Света Литвак.
Габриэлян – исследовательница «сумеречной» зоны. Ее герои – брошенные, больные, никому не нужные человеческие существа, которые противостоят страху и отчаянию. Она создает особые пространства, где эти «последние люди» находят утешение, интенсивно общаясь с иными сферами человеческого бытия. Лишенные какой бы то ни было сентиментальности, ее тексты воссоздают уникальный опыт и требуют сотворчества.
Что касается Литвак, меня заинтересовала ее повесть «Награда Верой», в которой рассказывается о независимости женского эротического импульса. Чувства двух женщин выливаются в попытку для одной из них описать опыт взаимной симпатии и поддержки, то есть создать фрагмент общей биографии. Стихи в этой повести – это образ утопического проекта другой любви и сексуальности, а проза – оригинальный опыт трансгрессивного литературного кокетства. В конечном итоге обе женщины остаются в своих «нормальных» семьях, а сама «награда» состоит в возможности иной любви, и иного творчества.
А.А.: Насколько я знаю, в истории искусства для тебя значим период с 64 по 74 год, когда на Западе процветал перформанс, искусство интерактивное, включающее в себя участие зрителей. Не кажется ли тебе, что в России нечто подобное происходило с середины 80-х по конец 90-х? Тогда существовала потрясающая атмосфера, по-настоящему креативная, ощущался такой драйв!
Н.А.: Это был момент, когда то, что было создано за годы застоя, наконец-то смогло явить себя. Ведь «Коллективные действия» начали работать в середине 70-х, а группа ТОТАРТ в конце 70-х. В начале 80-х в московскую артсреду активно вливались молодые художники из провинции. Был огромный интерес к нашему искусству на Западе. Это я могу сказать как участница (вместе с Жигаловым) многих зарубежных проектов.
Тогда желанием Запада было увидеть свое «бессознательное». И это «бессознательное» в виде телесных практик успешно репрезентировал Олег Кулик. Я считаю огромной удачей, что в женском искусстве России этого не произошло, что у русского искусства не оказалось подобной двусмысленной женской представительницы. Зато это дало возможность талантливым российским художницам прозвучать в ином контексте.
А.А.: Кого ты имеешь в виду?
Н.А.: Ольгу Чернышеву, Ирину Нахову, Ларису Звездочетову, Веру Хлебникову. Это Маша Чуйкова с ее тонким и ироническим отношением к проблематике русского феминизма, Лена Елагина, обратившаяся к истокам женской креативности в СССР, и многие другие участницы выставки «Искусство женского рода. Женщины-художницы в России ХV-XXвеков», инициатором которой была Наталья Каменецкая. При всем отрицательном отношении мужской критики к этой выставке, я считаю ее событием значительным.
А.А.: Ты звучишь оптимистично, когда говоришь о недавнем прошлом. А как ты оцениваешь нынешнюю ситуацию в современном искусстве?
Н.А.: Ситуация изменилась. Появилась надежда на то, что в современное искусство будут вложены деньги, и художественное сообщество прямо-таки замерло в их ожидании. Интерес к некомерческим проектам резко упал. Кроме того, в значимых художественных событиях в Москве и за рубежом обычно участвуют одни и те же художники, отбираемые одними и теми же кураторами, что характерно для стран Третьего мира, где художественные институции еще недостаточно развиты.
А.А.: Я знаю, что вы с Толей часто сотрудничаете с молодыми художниками и недавно по их приглашению ездили в Ижевск на фестиваль скульптуры и на конференцию по современному искусству. Каковы шансы у молодых художников из провинции сделать художественную карьеру?
Н.А.: Для них существует немало трудностей. Взять, к примеру, ежегодный Московский международный форум художественных инициатив, который проводит Георгий Никич. Обычно в его проектах много немосковских художников. При этом наша критика имеет обыкновение писать об этом событии в уничижительных тонах, абсолютно неконструктивно. Причем ругательные статьи появляются иногда даже до того, как форум открылся. А ведь участие в нем - серьезный шанс для молодых художников. Каждый год на Форуме открываются новые имена или группы.
А.А.: А кого бы ты назвала из перспективных молодых художников?
Н.А.: Группу «Куда бегут собаки» из Екатеринбурга. В нее входят Ольга Иноземцева, Алексей Корзухин, Владислав Булатов и Наталья Грехова, которые занимаются перформансами, где используют мультимедиа. Это дает им возможность создавать интерактивные среды и вступать в контакт со зрителем. Интересные мультимедийные проекты делает также московскийхудожник Викентий Нилин.
Москва
2007
Интернет-газета «Взгляд.ру»