- Основная накладка всего этого дела – "Русского мира" – состояла вот в чем. Когда зрители подошли к тряпке, внимание их должно было быть сосредоточено только на магнитофоне с записью звуков строительства большого зайца и на Ромашко, который двигался к нему, стучал в него, бил его долго, повалил и утащил в лес. Вот эти две линии. Одна звуковая, "строящаяся" линия, и визуальный ряд с Ромашко, линия разрушения, они друг друга самоуничтожали и в центре должно было оставаться пустое место. Конечно, никаких предметов, открытых на тряпке, там не должно было быть.
- Когда я уходил, я закрыл эти предметы белым пологом - частью фиолетовой тряпки, закрепил ткань скрепками и ушел в надежде, что они так и останутся до моего подхода закрытыми, что публика, когда подойдет, их не увидит. Но однако же, когда я подошел к тряпке, обнаружил, что предметы были уже открыты. То есть публика подошла к тряпке, на которой были разложены эти предметы и сразу увидела их. И, естественно, включился еще один визуальный ряд, кроме Ромашко, - бело-золотые предметы, чего быть, конечно, не должно, потому что это совершенно другой уровень, другая линия акции «Русский мир», и она должна была быть открыта уже потом. Она была связана со мной. Я стоял вдали. Моя фигура была видна, но не было видно, что я делаю. Я наматывал нитку на ручку сигнального кружка с циферблатом и красным диском на другой его стороне. Это мое действие должно было разрешиться, сюжетно реализоваться именно в моем подходе к этой тряпке и тогда, когда я должен был бросить эту "Мягкую ручку" на фиолетовую тряпку, убрав предварительно с нее магнитофон, и только тогда открыть белый полог, обнаружив под ним ряд этих бело-золотых предметов. Их было 9. Тогда бы естественным образом начался следующий этап акции, открылся следующий визуальный ряд. То есть я как бы изготовил этот бессмысленный предмет, стоя вдали, эту нитяную ручку, первый предмет в ряду всех остальных, и обнаружил бы все остальные, тоже бессмысленные, но говорящие о предметах духовного обихода, которых в реальности не существует. То есть эти предметы должны были проблеснуть в структуре акции и тут же исчезнуть в заранее приготовленных коробках, в руках у зрителей. А получилось так, что они заранее сияли и мутили своим тусклым золотом визуальный ряд Ромашко и фонограмму. Если бы все произошло по плану, то акция была бы более чистой и прозрачной. Это был огорчительный эпизод, который размыл связь первого этапа акции со вторым, то есть с тем, когда мы походили к зайцу, а затем валили его на снег второй раз и сжигали на нем предметы. То есть предметы должны были просто промелькнуть и ни в коем случае не должны были торчать так долго и заранее на глазах у зрителей. Моя линия с "Мягкой ручкой" и предметами должна была быть самостоятельной и отдельной и соединяться с линией Ромашки и магнитофона только на периферии, когда я стоял в самом начале действия, когда зрители только что подошли к тряпке, и непонятно, чем занимался. А потом, когда заяц исчез, я начал приближаться, и тогда моя линия должна была быть открыта для зрителей. Эта связь, к сожалению, была нарушена.
И потом очень важно, что обнаружение зрителями второй линии акции, действия должно было быть одновременно и физическим открыванием этого белого полога и обнаруживанием на верхней фиолетовой части тряпки под откинутым этим пологом вот этих 9-ти предметов. Так что момент неожиданного обнаруживания этих предметов был упущен.
- Хотя там же было 6 таких динамических точек акции. Смахивание, сбрасывание зайца, заваливание зайца Ромашко – это первый ударный эффект на фоне предшествующего. Второй эффект – это открытие мной этих предметов на тряпке. Третий – подход к зайцу, то, что зрители увидели зайца. Четвертый – это отбирание предметов, которые были розданы. Пятый – обливание их черной жидкостью. И шестой – поджигание этой жидкости, которая обнаружилась, как бензин. Все 6 моментов должны были сработать. К сожалению, второй не сработал.
- Ну и конечный центр, седьмой центр, самый важный центр действия, - это пустое белое поле, взгляд на освобожденное от всякого действия поле, от того, что там происходило, оставление пустого поле в полной чистоте, неизвестности того, что может на нем появиться в последующем. Это седьмой конечный момент всей этой акции. Интересно то, что из-за этой упущенности второго момента, второй этой активной точки, создалась эта неразбериха. И я думаю, что такой зрительский комфорт для группы зрителей не был соблюден. Многие, конечно, не поняли, но те, кто понял, почувствовали дисгармонию. Однако, хочу сказать о своей позиции. Я ведь тоже был зрителем, и моя позиция была наиболее комфортной и интересной. Я стоял напротив тряпки, напротив группы зрителей, метрах в 60-ти от них, и мне они были достаточно хорошо видны. За ними – лес. И в этот момент проблеснуло сквозь мглистые облака мягкое солнце, прямо мне в лицо. У меня были надеты наушники, все это время я, стоя там, слушал приятную для меня музыку Филиппа Гласса "Острова", минималистскую, которую я обычно слушаю на прогулках в Кясму, когда хожу вечером к морю один. И вот я, слушая эту музыку, нахожусь во внутреннем, в крайне комфортном своем художественном пространстве, свободно наблюдая за всем. Справа от меня расстилается пустыня снежная, вдали лес, слева тоже снег. Я смотрю, как Ромашко подошел к зайцу (заяц мне был хорошо виден, чуть боком, фигура его была довольно симпатичной, вдали у леса) и стал так изящно, точно и плотно работать с ним, стал бить по нему, стучать. Как-то все это было ненавязчиво, неискусственно, было совершенно таким притягательным, очаровывающим зрелищем. Ромашко стучал по зайцу все сильнее и сильнее. Сначала носками ботинок, потом разбегался и уже бил всей подошвой. Потом он его завалил. Я смотрел то на него, как он стучит, то на это мглистое солнце, сияющее над лесом, этот ритм, его стук как-то завораживающе действовал на меня, Гласс, который звучал в ушах, мое мотание - в это время я наматывал на ручку нитки. У меня была идеальная художественная позиция, именно, как зрителя.
- Что касается основной интенции этой акции «Русский мир», главного импульса, ради которого все и было нами предпринято, то это была ностальгическая попытка вернуться к прежней эстетике, которую мы раньше называли эстетикой очищения пространства. И центрирование художественного внимания только на пустом пространстве и на архетипе пути, продвижения, преодоления, но не на застывших предметах, сделанных и заявленных образах в пластике.
- Основным, конечно, было движение Ромашко, когда он убирал зайца. Застывший образ фанерного зайца, который мы поставили справа от зрителей, и усилия, борьба с ним, разрушение его и утаскивание с поля, - это было главным, то есть очищение поля от застывшей идеи. Это было основным напряжением этой вещи. Я стоял вдалеке, публика стояла перед пустым квадратом фиолетовой тряпки, на которой стоял только магнитофон. Здесь не на что было смотреть, только слушать. Смотреть можно было только акт выталкивания зайца с поля зрения. Затем важный положительный момент, который осознавался, как аффирмативный, это мое приближение, как акт преодоления пространства сквозь снег. То есть никакого образа не было. Мне, действительно, было тяжело идти, это совпадало с природными условиями. А вот уже то, что дальше происходило, вскрытие этих предметов, маленьких "зайчиков", лежащих на фиолетовой тряпке, это уже негативный момент. Логика сюжета развертывалась в том направлении, чтобы освободиться и от этих маленьких девяти "зайчиков". Аффирмативен там был только образ человека вдали, вполне нормальный, ничего художественно не значащий, потом путь, продвижение по снегу, тоже ничего не значащее, и момент выталкивания зайца, тоже ничего не значащее, но положительное. На психологическом уровне расставание зрителей с этими предметами, их обливание черным и уничтожение – это была негативная линия. Конец акции был также аффирмативен, как и ее начало. То есть демонстрировалось избавление от накопленных со временем некоторых идеальных трансцендентных областей, которые нам уже не интересны, которые выстраивались, строились и в итоге выстроились в эти бело-золотые предметы, в "зайчиков". Но поскольку они уже приобрели некий пластический конкретный вид, то они перестали быть трансцендентными, перестали быть загадкой, той сферой, куда направлена вся наша духовная деятельность и, собственно, весь смысл работы. Нам нужно было от них избавиться. Но почему они должны были производить впечатление таких как бы трансцендентных сгустков? Потому что там были использованы белые и золотые цвета, особенно вот эти золотые крылышки. А у большого зайца его ипостасность, двоемирие было подчёркнуто симметрично отложенным контуром его головы на его грудь золотой линией, золотой краской. Он как бы символически мерцал в двух мирах. Есть вот такой заяц, а есть другой, отложенный отсюда в трансцендентное. И задача наша и была в том, чтобы избавить самих себя от застывших представлений о трансцендентном, чтобы оно опять стало неизведанным, загадочным, пустым, как оно и было раньше всегда для нас. То есть эти накопления и формализация тех пространств, куда мы всегда стремились, результат этого накопления нужно было преодолеть. Мы для себя его выявили и уничтожили, избавились от него. И опять остались ни перед чем, перед реальностью, перед возможностью дальнейшей работы, такой физической реальностью снега, леса и потенциальным полем деятельности. Духовная сосредоточенность в нашей работе с 1976 года, то есть 9 лет постоянных исканий трансцендентных областей, выразилось в том, что эти области натуризовались в эти предметы сами по себе.
- Надо сказать, что я недели за две до акции, когда заяц был изготовлен, открыл книгу Мейринка «Голем», и захотев узнать, чем она кончается, открыл последнюю страницу. Первое, что мне попало на глаза, это была строчка: «Ворота представляют самого бога: Гермафродит из двух половин, образуемых створками дверей, правая - женская, левая - мужская. Он сидит на драгоценном плоском троне из перламутра... в полурельефе... Его золотая голова имеет форму зайца». То есть Бог представлен здесь в виде ворот, в виде преграды, также как и у нас было на поле. И заяц здесь описан так же, как был у нас в акции "Русский мир". Реально такое совпадение довольно забавное, любопытное. Кроме того, здесь говорится о Гермафродите, а предшествующая наша акция «Перевод» тоже демонстрировала такой же вариант шри-янтры, взаимодействие женского и мужского начал. То есть вот эта внутренняя культурно-мистическая логика в последних двух ее проявлениях в акциях "Перевод" и "Русский мир", она довольно "обкатана" в мировой культуре. И те люди, которые сильно сосредотачивались духовно в своих поисках и переживали искренне все, что они делали, часто приходили к таким вещам. Известна судьба Мейринка. После того, как он поработал в культуре, написал «Голем», он ушел в буддизм и совершенно выпал из поля зрения культуры, умер в 1942 году, 6 лет никак не проявляясь. Но он работал с литературой, а у нас идет процесс постоянного поиска, процесс опредмечивания трансцендентного по каким-то неожиданным путям. Мы вышли к этому зайцу каким-то своим путем, не так, как вышел к нему Мейринк, он вышел через какие-то древнеегипетские ассоциации, чего у нас не было. Опредмечивание трансцендентных областей, представлений может быть довольно длительным, не обязательно потом уходить в какую-то конкретную конфессию, лично для меня этот путь пройден, во всяком случае так я пока это ощущаю. И возможна какая-то работа, если совершить акт избавления от опредмечивания трансцендентного, то оно опять станет загадочным и возникнет неопределенная цель впереди, некий путь останется для накоплений. Потом пространства опять загрязнятся какими-то опредмеченными иллюзиями, представлениями, символами, и их опять надо будет уничтожать. Интерес в том, как дальше все развернется, какая пластика возникнет и сколько можно будет удержаться на уровне непосредственного. А хотелось бы удержаться на этом уровне, то есть на уровне полной реальности и только прямого восприятия обыденных проявлений.
- В традиционном смысле конец этой акции - в постинтерпретационном смысле - я мыслю себе как пребывание на позиции 9-ой картинки известной дзенской "бычьей" серии, где человек борется со своими представлениями. 9-ая предпоследняя картинка представляет собой круг, где изображена ветка дерева, корни, перспектива поля, лес, облака, просто природа. Любопытно, что она девятая в этой серии, в этой кантилене в том смысле, что это совпало с 9 предметами. В шри-янтре тоже девять вершин, 9 лет работы Коллективных действий и т.д. Все эти дела при духовной сосредоточенности и длительной работе сводятся к одному, и все это обкатано и известно, никакой тайны в этом нет, человеческая мысль всегда движется в одном направлении. А дальше, после 9 позиции, которая неизбежна, и которую необходимо пройти, преодолеть, после возникновения опять обычной реальности, реальности непосредственного, неизвестного на самом деле - идет новая жизнь. То есть она не новая, та же жизнь, но жизнь каких-то новых возможностей, новых форм. Вот в этом важность нашей акции для нас, акции "Русский мир". Она в каком-то смысле итоговая, она закрывает какой-то период работы, но при этом открывая какие-то новые возможности для дальнейшей работы.
- Интересно, что девять - это что-то предпоследнее, дальше идет 10 позиция. Она представлена в "бычьей" секвенции сюжетом, где изображен старый человек, который прошёл все иллюзии, а перед ним стоит молодой человек, маленький, который не начинал еще этот путь. Ну и вообще "десять" - "попасть в десятку", это конец, точка, обычная жизнь. А до "десятки" - культура, изживание иллюзий. Вот этот процесс "исправления имен", вся наша деятельность в течение 9 лет была направлена на исправление имен, метод, известный из китайской, даосской традиции, исправление своих собственных иллюзий, представлений, и в чем-то общекультурных тоже. То есть деметафоризация. Подозрительное отношение к застывшей символике, к опредмеченной трансцендентности, подозрительное и отрицательное главным образом. И в тоже время аффирмативное отношение к реальности, к прямому восприятию окружающей непосредственной действительности. Акт художественного здесь происходил не в том, чтобы создать какой-то символ, а наоборот, от символа перейти к несимволическому миру, к непосредственному миру, к реальному.
1985 г.