Ряд акций 7 тома мне представляются довольно мощным. Это хорошие акции. Я не считаю, что 90-е годы- тяжелый период для КД. Потому что к этому времени мы выработали свой метод, стилистику- даже на подсознательном уровне. Просматривая акции 7 тома, у меня не возникает никаких неприятных ощущений, может быть за исключением акции с Куликом. В ней есть некоторое чувство неловкости для меня, потому что я не люблю вот такой «метод прикрытия», хотя я понимаю, что он важен и мы всегда его использовали. Но здесь он был нарочито подчеркнут.
В процессе старения желание чистой артикуляции все время «мозжит». Я понимаю, что концептуализм не выдерживает таких артикуляций в принципе. И не должен. Приоритет и значение этого направления именно в том, что нельзя ничего сказать до конца, поскольку это всегда грубо по отношению к тому пространству, к которому это все и аппеллирует. Но тем не менее для себя я вычленил зоны, абсолютные ценности в деятельности по крайней мере КД и ряда еще других художников, по которым я сужу- хорошая вещь или плохая.
За последние 10 лет в западной массовой культуре сформулировался образ концептуализма и концептуалиста как чего-то очень негативного. Оно сводится вот к чему- по крайней мере я сталкивался с этим термином в каких-то телевизионных передачах, объявлениях и т. п. в таком значении. А, мол, это концептуалисты- это те, которые публично ссут в банки и потом пьют мочу. В каком-то фильме действует художник-концептуалист. Героиня этого фильма, которая сначала с ним, попадает потом в отвратительное пространство грабителей и жуликов- хоть и в романтическом смысле, но романтизм не мешает грабить. А этот ее друг-художник на фоне жизни этих «настоящих мужчин» выявляется как слабое, неспособное существо. Концептуалист по этому фильму- это запутанный человек, который никак не может утвердиться в мире. Это одна сторона, где такого рода художники представлены в виде слабаков и идиотов. С другой стороны я видел какое-то объявление с примерно таким текстом «Концептуальное шоу Дикие вопли Водоплясова»- или что-то в этом роде. Это в попсне значит как нечто что-то заумное и сверхоригинальное. В области массовой культуры концептуализм примерно так «заштампован». Ясно, что дискутировать с этим нет никакого смысла.
Но тем не менее относительно какого-то прямого, ясного высказывания в нашей деятельности я вычленил для себя три параметра: абсолютная интеллигентность всех акций, которая входит в полное противоречие с актуальным искусством 90-х годов, которое недопустимо с точки зрения интенций интеллигентности сознания. Тот же Кулик, например. Он яркий художник, безусловно. Но мне это не интересно- мало ли ярких было всяких людей. И еще два фактора, кроме интеллигентности- это ум и красота. Каждая наша вещь- даже на поверхностном уровне- обладает сложностью построения, отсылками к глубоким культурным контекстам. Тот образ, который создается, обладает безусловной интеллектуальной потенцией. И красота- как самих участников, так и места, где происходят действия. Причем красота, не бросающаяся в глаза, не яркая, блядская, а приглушенная красота ландшафта, местности- это очень тонкие вещи. В плане ясности выражения этих трех факторов вполне достаточно для того, чтобы принять эти вещи с точки зрения культуры.
Теперь отдельно по акциям. «Банки» - это спонтанная вещь. На даче было много народу на «Рыбной выставке». Очень часто акцию определяет материал - фактура и т. п. Это очень важный и простой элемент. Можно исходить от образа, но часто к образу нельзя подобрать материал- он его «сжирает», не дает ему развернуться. Под материалом я подразумеваю очень многое. Вот, например, акция «Монастырскому» из первого тома. В то время я интересовался разного рода ритуалами. И под материалом в том случае я, например, имею в виду информацию о разных странных ритуалах народов мира. Начиная, там, от суфийских танцев дервишей и т.д. Или, например, акция «Глядя на водопад», построенная на принципе «сердце, рука, кисть»- где вместо кисти было задействовано все тело. То есть информация, знание- это тоже материал. Но вот, например, перемещение человека в пространстве, момент некоего танца- это уже образ. Ритуал имеет завораживающее, непонятное свойство, наподобие «полосы неразличения»- где не видно, собственно, что на самом деле происходит. В «Банках» возникла необходимость и желание всем двинуться в другое пространство, на поле. И вдруг я обнаружил вот эти совершенно никчемные вещи, которые традиционно используются под варенье. И халат умершей матери, который я помню с детства- такой уже истлевший. Она умерла не так давно до этого. И у меня возник этот образ. И мне кажется он хорошо сработал. Ведь мы всегда «развертывали» пространство от центра поля- а тут возник образ «свертывания» его.
Первая половина 90-х годов вообще была очень насыщенная. Были приглашения на разные выставки, которые отвлекали от акционной деятельности. А уже к 95 году возник спад интереса на западе к советскому искусству. И кто не скатился до уровня продуцирования своих находок и поиска рынка сбыта того, что от них ждали (а у нас ничего подобного не было), те могли спокойно вернуться к своей деятельности. В 95 году мы поехали в Рим по приглашению Спровиери - делать «Археологию света». Мы пытались тогда перед этим - как вот недавно с акцией «Трансцендирование» - что-то придумать с фактурами. Это две вещи, где мы очень долго обсуждали их проекты. Обычно этот процесс происходил быстро. И я помню, что перед «Археологией света» я много чего «намесил», каких-то фактур, а потом это все трансформировалось в минимализм. И также с «Трансцендированием», где возник пруд, много деталей действия, а потом это все изящно минимализировалось. Минималистский метод вообще мне кажется очень правильным, потому что такого рода вещи можно реализовать почти в любых условиях.
Дальше акция «Негативы». В непосредственной ее разработке (проекта) я не участвовал. Возникший в результате акции образ мне понравился. Это такая странная вещь. Неясно, с чем она у меня в подсознании сцепилась, но это из области таких вещей, вроде «Русского мира» - фактурных, крупных объектов. Художественная сделанность там важна. По ощущению акция была замечательная, я помню, что там первый раз Никита появился, после долго отсутствия, зима была мягкая, Лейдер был, Вадик Захаров. После большого перерыва - мы лет пять как раз там и не виделись - все вдруг появились. И это очень было важно.
Невероятно мощная акция «Поднятие» для Рыклина. По своей напряженности я, пожалуй, не помню более такой удачной вещи. Меня очень смущала вся эта конструкция- я не мог поверить, что все это можно было сделать. Числовой ряд букв, дат, возраста- то, что оказалось в этой фразе 46 букв, что А. М. в это время было 46 лет и что по И Цзину гексаграмма «Поднятие» стоит под № 46. Я понимаю, что некоторые вещи не сделать невозможно в силу их задействованности в плане личной истории. Ведь мы имеем дело, как сказал Лакан, с истерическим телом невроза- своим собственным телом. Это есть сгусток невроза- собственно, тело и есть невроз. Истерический симптом, который проявляется в виде языка. Время- это история осознания. Если мы от чего-то отказываемся, мы усугубляем невроз. И наоборот- разрешая что-то, мы от этого избавляемся и становимся все более прозрачными, что очень важно. И поэтому вот эти страшные усилия, которые направлены на реализацию каких-то дел- они с этим связаны. Поэтому все и происходит, движется. Это необходимость высшего порядка для человека, стремящегося к свободе. Ведь можно всякого рода действиями вгонять себя в еще большую зависимость от невроза- то есть «укрупнять» свое тело, его плотность. Как сказал Арто: «Пускай наши сионисты продолжают переплавляться в формы для награбленного». Это из «Писем буддийским школам». Он имел в виду финансовую олигархию. То есть можно переплавляться в другие формы, а можно освобождаться от форм. Но - если выбран правильный вектор. Выбор вектора - это и есть смысл деятельности. Мы провели достаточно много времени в обсуждениях, в выборе этого вектора, направления. Он был выработан в истории человечества - в его высших культурных памятниках. Мне кажется, что мы достаточно правильно истолковали этот вектор. Все остальное - обречено, потому что лишь умножает, усугубляет степень невротичности и тяжести.
В 90-е годы мы как бы «вышли на прямую». Раньше было больше сомнений. В первой половине 90-х мы много увидели, познакомились со структурой западного бизнеса и поняли, что все это чудовищное говно- потому что все это не освобождает. Освободиться можно только на уровне индивидуума. Тогда мы поняли, что делали все правильно.
Конечно, в каком-то смысле само понимание отбрасывает необходимость что-то делать. Но с другой стороны- это очень сложная механика. Тело-сознание- очень сложная структура. Моменты сознания, понимания, или ощущение свободы- это не есть свобода. Его что-то удерживает. Вывод на уровень осознания якорей этого удержания заставляет в конце концов делать, реализовывать. Кроме того из всех возможных вариантов что-то реализовать после обсуждений их остается не так много. Становится понятно, что только то, что выбрано - оно одно и нужно. И вот когда эта ясность возникает- происходит реализация.
Что касается длительного обсуждения акции «Трансцендирование», которая сначала имела совершенно другие очертания и предполагалась для другого места. Я не видел этого места. Но поскольку была некая политическая необходимость события, то я просто «отпустил свою фантазию» и начал придумывать: попаду - не попаду, зацепит - не зацепит. Тот первоначальный образ с прудом и так далее у меня все равно остался и он мне интересен. Но после длительного обсуждения мы пришли к выводу, что наиболее удачный образ - это образ рыб с бодхисаттвами. Второй образ, который мне нравился- это действие с натяжением и исчезновением. Но для образа этих рыб было необходимо вот это «поднятие», «трансцендирование». И он у тебя возник. Возник механизм, как элементарным образом можно осуществить это «поднятие». И там сразу как бы сложились, правильно сочетались две фактуры: сама легкость «поднятия» с одной стороны - и тонны металла этого моста, грохот- это очень важно. Мы сразу поняли, что все это работает.
В какой-то беседе по телевизору я видел Витю Ерофеева - не то, что я отношусь с интересом к его прозе, нет, но он там сказал хорошую фразу - не знаю, его это мысль или нет: писатель является инструментом языка, а журналист делает инструмент из языка. Это мне кажется очень правильным и применимо к художнику, который тоже является инструментом системы образов и должен реагировать.
Вся наша работа из области напряженной, обязательной деятельности, в режиме которой мы раньше работали, переходит в более приятную, легкую и мягкую. Я вот только что сделал макет своей новой книги, например- и меня это очень увлекло. Все это очень приятные пространства. Там много материала, огромное ретроспективное поле, из которого можно что-то выбирать, конструировать. Исчезли неуверенность, страх. Вот та недавняя история в «Ротонде», например, когда я разрешил там сделать свой проект и потом понял, что они там сделали чудовищное говно- меня это никак не задело. Меня не касается то, что кто скажет, вот это все «тайное правительство искусства» меня абсолютно перестало волновать. Я вот сейчас просматривал весь этот материал в книге: то, что сделано, то сделано и против этого ничего не скажешь. А любое негативное суждение или осуждение- это смешно, просто брюзжание. Есть, конечно, механизмы, когда что-то принимается или не принимается в коллективном теле. Но это совершенно не касается самого акта творчества.
Такого рода деятельность, которой мы занимаемся, приучает к пристальному смотрению- и наших зрителей тоже, конечно. Как бы если ты сейчас чего-то не увидишь, то дальше ничего не поймешь. Статичный объект можно сколько угодно рассматривать. Там есть время для интерпретации. Здесь же ты все видишь только один раз и никогда больше не увидишь. Должен сразу все понять. Внутренняя концентрация и степень желания понять, чего-то не пропустить здесь очень значительны. Такой тип «смотрения», его выработка и есть один из результатов нашей деятельности. Совсем другое дело- автоматизм восприятия. Некоторые наши уважаемые коллеги почти никогда не ездили на акции- например, Рубинштейн, Захаров. Я помню, что когда-то давно беседовал с Вадиком об этом и он сказал: ну, вроде, все понятно. И Рубинштейн тоже: все понятно! Будучи сами художниками, они эстетически приблизительно «считали» это пространство и - да, я понимаю их, может быть у них и не было импульса ездить. Тем более мы с ними близко общались. А вот для зрителей более удаленного круга это все-таки важный фактор. А что возникает на уровне этой концентрации? Сознание всегда отсылалось в нужное место, в нужное пространство- «полоса неразличения», разного рода странности, полисемия интерпретации. И сознание, если оно озадачено чем-то, своим каким-то неврозом и хочет от него освободиться, то там всегда давался повод для его разрешения. Иначе почему в течении стольких лет это было востребовано?
В числе зрителей «Шведагона» были студенты из МГУ, где Лена Романова читает лекции. Они ничего не понимают. Это другая публика. Для нашей публики всегда было ясно, что нужно было освободиться. Что искусство существует для освобождения. А для тех это не так. Они говорят: мы ничего не поняли. Возможно, нет культуры восприятия такого рода вещей - ведь они очень редко происходят. Искусствоведы не знают, что это такое и не понимают, а что, собственно, должно быть. И я их не понимаю, когда они это говорят, я не совсем понимаю, что они имеют в виду, что они должны были понять. Что они вообще предполагают о том, что должно было произойти, чтобы они поняли. Ведь они не говорят, что, мол, ничего не поняли потому, что там и понимать нечего. Там есть что понимать. Но это каждый раз решает сам конкретный человек. Что он хочет понять, то он и понимает Если он хочет понять, что там нечего понимать- то он так и понимает. Но желание понять у них есть. И все это существует для того, чтобы понять.
Киевогорское поле эволюционировало так же, как и весь социокультурный контекст. Что произошло на Киевогорском поле? Оно из рекреационной зоны - из зоны заброшенности и пустынности - сначала возникли какие-то ангары, потом дачи, дороги и т. п.- превратилось в зону экономического дискурса. Он вклинился в наши эстетические зоны. Можно или найти какие-то другие пространства или попробовать с ним работать. Общая экономическая ситуация «сожрала» поле, но ничего не поделаешь. Но можно поставить перед собой задачу работать вот с такими полуобихоженными, не пустынными зонами. Но с точки зрения освобождения меня это не очень волнует- поскольку я от этого свободен.
То есть эта проблематика новых мест со всеми этими ужасными дачными замками, грязью мне непонятна.
Акция «Лихоборка». Там такая мощная фактура места преобладала, что о самом действии я ничего не могу сказать. Приехали Тупицыны, я помню. Роскошный ботанический сад, через который мы шли. Мощный овраг. Мне все время что-то рассказывали там, какую-то информацию- и она висела фоном постоянно там для меня- как даже более значимая информация, чем то, что происходило. Хотя по интеллигентности, красоте и интеллектуальности меня все устроило. Есть всегда и момент «сверх» того,- то, что оставляет осадок причастности, пафос- но это всегда плохо артикулируется и остается субъективным переживанием, поэтому я опускаю его здесь. Но все это там присутствовало.
«Библиотека». Я люблю такие акции, где явно присутствуют сакрально-ритуальные элементы - с блужданием в кустах и т. д.
Необходимой вещью была «Труба». Она прошла удачно, в ней было много всего и до конца ее невозможно понять. Меня в это время занимала- на подсознательном уровне даже - проблема информационного поля: интернет, торсионные поля и т. д. И все это выразилось как информационный материал и разрешило эту мою проблематику. Приемники настраивались на разные волны. У меня даже возникла отсылка к «Коммуникационной трубе» группы «Гнездо». Но там это сделано брутально, по прямому - в стилистике того времени. В «Трубе» важным было перекрывание каналов, потом разрывание и выход в истинное поле. Ведь что такое труба? Это- канал, типа там ОРТ, кто кому деньги дает, все эти перемыкания, перевязывания и потом выход в открытое пространство - тоже освобождение. И этот образ, я считаю, сработал. Но полная интерпретация этой вещи совершенно недоступна и я об этом не говорю.
Самое интересное во всех этих делах- это загадочность, которая там возникает. После того, как мы сделали акцию «Пересечение» я пришел домой и мне мой ребенок подарил вылепленную из пластилина скульптуру. Она представляет собой собаку, на которой сидит заяц. А что это такое? Заяц в нашей системе образов, начиная от Кабакова - это образ пустоты, мягкого пустого места, «ничего», такой буддийской шуньи. Собака была желтой. Желтая собака- это образ Кулика. Ведь в акции мы на самом деле как бы, используя Кулика, «проехались» на нем. И вот ребенок через непонятные какие-то коммуникационные каналы это каким-то образом уловил. Ведь он не знал, куда я иду и вообще ему 8 лет было. Я был просто поражен. И это наиболее существенное- таких вещей очень много, огромное количество. Просматривая сейчас разные материалы, я только теперь понимаю, о чем я тогда- через какие-то образы- говорил и что имел в виду. Например, моя работа «Грибное сияние» 88 года. Тогда не было никакой актуальности этого «грибного» пространства, которое появилось в психоделике 90-х годов. И не было никакой связи. Я имел в виду что-то другое. Но вдруг через какое-то время это стало страшно актуально. Ведь этот образ- плафоны над грибами- очень емкий и имеющий прямое отношение к психоделической культуре середины 90-х годов. Это было предвосхищение. Это важные моменты - и история с ребенком и т. п. На самом деле все все знают и все всем понятно. Но тело невроза чудовищно сопротивляется этому знанию. Оно хочет продолжать тешить себя грабежами, насилием, вгонять себя в привычные рамки среды обитания мира грубых форм и адских состояний.
8 ноября 1999 года
(расшифровка с магнитофонной записи)