TRANSLATION IN ENGLISH
А. Монастырский
Синхронизации. Текст для выставки
Я заинтересовался «Сихронизациями», потому что почувствовал в портретах писателей и фотографиях довольно сильную заряженность, энергию и довольно сложную миметическую структуру соотношений с сегодняшним временем. Портреты я вижу как такой официальный, мертвый «фасад» (могильные плиты современного состояния русского языка) империи – то, что вылезает «наружу» и во что одет «массовый дискурс».
Дело, конечно, происходит на кладбище. И сквозь эти могильные плиты языка просматриваются – но именно с территории кладбища – черно-белые экзистенциальные пространства (фотографии), точнее – желание неких пространств жизни, но очень сомнительных с точки зрения их пригодности для этого. То есть возникает ощущение, что мы пребываем, именно сущностно и всегда на этой кладбищенской территории (и советской, и российско-имперской) и оптика нашего взгляда полностью детерминирована нашим местоположением – отсюда нам не видно ни людей, ни животных – одни безжизненные мрачные пропасти провалов прошлого, застывший «мир аттракционов» в том числе и мирового современного искусства: в «синхронизациях» я вижу не только отчет о состоянии и положении дел в теперешней России, но и общую панораму современной эстетики и связанной с ней экзистенции. Я описывал похожее состояние в главе «Реутовская лужа» в «Каширском шоссе» - созерцание «несозданного мира», когда еще ничего нет, а ты сам есть и тебе не на что опереться. С того времени прошло уже почти 30 лет, а положение, оказывается, не меняется, просто эта «несозданность», застывшесть проявляется, проступает то там, то здесь в разных других историях. Но в этом состоянии есть и сильная заряженность, напряжение, есть возможность какого-то саморазвертывания застывшего мира, поскольку неодушевленные основы все же уже присутствуют и что-то происходит – хотя бы ожидание.
Что касается более конкретного, стилистического, подробностей и имен, то мне интересно, кто из современных писателей, особенно нашего круга, мог бы встать в ряд этих портретов. Прежде всего я вижу в нем Сорокина и Пепперштейна, которые с конца 90-х годов с головой погрузились в тело стихии массовой культуры, в разной степени завершенности исчезнув с экзистенциального горизонта – Сорокин «с концами», Пепперштейн – не полностью, но уже значительно больше, чем наполовину (конечно, это мой субъективны взгляд, который легко может быть опровергнут). Это такие «предатели Ада (экзистенции в эстетике)», используя название одной из повестей Паши. Когда писатель погружается в стихию массовости, он становится персонажем и получает свое законное место в «Синхронизациях». И это - чисто эстетическое событие, в чем и ценность, на мой взгляд, предложенной Шереметьевым секвенции «Портреты писателей».
В рядах моей эстетической памяти эта инсталляция оживляет воспоминания о начале 80-х годов, о работах Ларисы Резун (Звездочетовой) того времени, работах И. Кабакова («Портреты деятелей культуры», например), о фото-триптихах и диптихах Урса Люти, о работах начала 90-х годов Макаревича и Елагиной.
А. Монастырский при участии Н. Паниткова
декабрь 2009.