БЕЛЫЙ ТЕКСТ НА ЧЕРНОМ ФОНЕ
ЧЕРНЫЙ ТЕКСТ НА БЕЛОМ ФОНЕ

И. МАКАРЕВИЧ

(Рассказ об акции "И. Макаревичу")

В 12 часов я должен был встретиться с С.Ромашко возле пригородных касс Савеловского вокзала, но он сильно опаздывал, удобные поезда прошли и я бесцельно бродил по вокзалу. В этот день я постарался забыть о своих заботах, которые последнее время обычно колпаком накрывают мое сознание. В вынужденной паузе я поймал себя на мысли, что пейзаж и люди, окружающие меня, настолько изменились, что я сейчас гляжу на них как человек, приехавший из далекой глухомани. Люди и дела Перестройки - они вокруг меня. Это было и в одежде, и в лицах, в продавцах пирожков, в лавчонках, где среди бижутерии лежали фотографии женщин-культуристок и моего знаменитого однофамильца-музыканта. Постепенно все это ввергло меня в угрюмую тревогу, и все промахи последних лет, все обиды стали всплывать из памяти и окружать меня как хороводом, они превратились в стаи птиц и летали по небу шумно и неприятно. Подошел Сережа, он сказал, что болен и поэтому опоздал. Мы сели в поезд и поехали. Мало-помалу наша беседа вывела меня из тревожного состояния. Мы подъехали к "Лобне", быстро сели в автобус и доехали до "поворота". Сережа сопроводил меня до начала поля и ушел, чтобы получить дальнейшие инструкции. Я прождал его минут 15. Все вокруг было еще покрыто снегом, кое-где были видны проталины. Был светло-серый день, иногда выглядывало солнце. Неподалеку от меня в мокрой бурой листве копошились полевые мыши, их спинки сновали среди листьев, производя легкий шелест. Сережа снова подошел ко мне и объяснил, что мне делать дальше: "Идти нужно как можно быстрее" - этой фразой он закончил инструктаж. И я пошел вперед, стараясь ступать в старые следы, так как под коркой снега была вода. Когда я подошел к краю лесочка и передо мной открылось поле, большим бугром поднимавшееся справа, я увидел, что несколько фигур на фоне неба быстро движутся по направлению к лесу. Эта группа напомнила мне по движению фотографию Абрамова к "Шару", а сама точка зрения и четкость силуэтов совпадала с начальной съемкой, которую я делал во время "Места действия". Я сфотографировал и пошел дальше. Когда тропинка из следов увела меня от последних деревьев дальше в поле, я почувствовал некоторое беспокойство, вроде того, когда заплываешь в море далеко от берега. Меня беспокоило пульсирующее сияние неба, а само поле было недостаточно твердой опорой, его пространство было зыбким, тревожным и краем глаза я с сожалением проводил последнюю фигурку, исчезнувшую среди деревьев. Что-то белое, креслообразное или накрытое тряпкой, виднелось сбоку, но тропинка шла в сторону. Наконец, я дохожу до утоптанной площадки. Легкое складное кресло. На сидении лежит зонт с отбитой ручкой и конверт, в нескольких метрах дальше - большой черный предмет, снизу обложенный серовато-грязным снегом, сверху тоже тонкий слой снега. Я беру конверт и стараюсь вникнуть в смысл написанного, но он кажется мне не совсем ясным. От черного ящика исходит негромкое урчание и это сбивает меня с толку. "После того, как действие закончится, нужно вскрыть этот конверт" - а в середине мелким шрифтом комментарий к приметам окончания действия, и среди прочего сказано: "вновь возникнут те условия, при которых в данный момент происходит чтение этой инструкции" - но "условия", которые будоражат меня в данный момент - это прежде всего урчание, исходящее от черного ящика. Значит, оно сначала должно прекратиться, а потом возникнет снова? Завораживающе крупные буквы окончания: "Нужно вскрыть этот конверт". Нужно ли садиться в кресло? Нужно ли ждать окончания шипения? - Нужно вскрыть этот конверт - и я вскрываю его. Вот и объяснение: "Подойти к источнику звука, очистить верхнюю поверхность ящика от снега и поднять крышку" - вот что нужно делать. Я подхожу к ящику и слышу далекий крик Андрея: "Сейчас же отойди и сядь в кресло!" - я сразу же подчиняюсь, сажусь в кресло, еще раз читаю первую инструкцию, и наконец-то спокойно и внимательно разглядываю все, что находится передо мной. Да, это то замечательно знакомое, успокоительно знакомое Киевогорское поле, оканчивающееся таким знакомым лесом. Все это под серовато-полыхающим небом, в общем напоминает какой-то туманный берег, а я вроде бы как на какой-то палубе. На первом плане очень конкретный большой черный гробообразный ящик, из которого уже не исходит никаких звуков. В общем-то вполне умиротворяющий, зовущий к раздумью, пейзаж, но постоянное тявканье собаки сзади препятствует достижению полного спокойствия. Неужели и это поле перестало быть Полем, единственной зоной уединения, отрешенности, герметической областью нашего Обитания? Это проклятое тявканье, оно исходит от аккуратных заборчиков, от гаражей, что понастроили здесь вокруг, эти заборчики уже подступили к самому краю поля и оттуда доносится это неугомонное монотонное тявканье. Я продрог и резиновая обувь холодила ноги, сверху надо мной - огромный экран полыхающего серыми бликами неба, а сзади неотвязчивое тявканье проклятой собаки. Я достал из сумки бутылку и отхлебнул несколько больших глотков портвейна и попробовал как можно удобнее устроиться в кресле. Черный гробообразный предмет, снизу облепленный грязным снегом, достаточно четкий, если пристально смотреть на него - задний лес расплывается и еще больше напоминает мутные очертания берега. Я долго и неотрывно смотрю на черные ребра прямоугольника и они начинают вызывать во мне гипнотическую реакцию. Все остальное, кроме черного ящика, сливается в белесоватую массу, в ватное мутное марево, из которого как-то глухо раздается тявканье собаки. Я отпиваю еще несколько глотков, напиток оказывает свое благотворное действие, пространство становится подвижным, растяжимым и мне кажется, что я то приближаюсь к черному ящику, то удаляюсь от него, то поднимаюсь над ним, то смотрю на него снизу. В этом приятном раскачивании исчезает тревога полыхающего неба, раздражительное тявканье становится совсем невнятным, и только холодные алюминиевые подлокотники кресла сохраняют свою конкретность. Так длилось довольно долго. И это было очень приятно. Передо мной черный монолит, большая могильная плита - единственное, что можно четко различить в этом потустороннем пейзаже. Но вот справа от меня возникают фигуры. Это хорошо знакомые мне люди: Андрей, Лена, Сабина, Коля, но они - и Ангелы, пришедшие из другого пространства. Они не обращают на меня никакого внимания, подходят к черному ящику, снимают крышку и что-то долго делают внутри: переливают, заправляют, подправляют - словно бы готовят к запуску какой-то механизм. Вот крышка водружена на место и они уходят. Нужно сказать, что появление этих фигур обозначило четкий перелом в моем восприятии происходившего. Вскоре я снова услышал шипение, урчание и из круглого отверстия в крышке ящика появился дымок, он стал достаточно плотным белым облачком, которое тут же разгонял ветер. Таким образом черная могильная плита превратилась в некий механический снаряд с неизвестной агрессивной начинкой, и, хотя я знал, что акция не может содержать в себе никакого внезапного и резкого действия, все же гудение внутри и пляшущее от ветра белое облачко вселяло в меня напряженность. Я почувствовал, что призван к действию и момент созерцания остался позади. Я подошел к ящику, очистил крышку от остатков снега и снял ее. Внутри стоял походный примус, на котором шипел и посвистывал круглый чайник. Действуя по лежащей рядом инструкции, я вылил воду, закрыл форсунку примуса, положил все это на дно, отыскал веревку и, стараясь двигаться как можно быстрее, потащил все сооружение вниз, по направлению к шоссе.