1-я точка
Темное место между двух холмов, и еще раз на тропинке между двух холмов – черт возьми! Я же почувствовал подсознательно это сходство с акцией "Темное место" – в скромном сиянии подмосковного лета неразборчивые пятна на зеркальце или отражения облаков. (Неразборчивые друзья… неразборчивые поступки… Я ничего плохого в жизни не сделал – я же не знал, что эти человеки какие-то… какие-то… вместо того, чтобы толкаться в ребристости, в перистости, они сразу разевают рты наружу. Вместо того чтобы тащится в изможденности, как в некоторых работах … впрочем, для изможденности у них есть другие персонажи: старица Ольга, недавно – Диомид… Вот ведь и мне все говорят: не ложись на траву, не смотри на небо – умрешь со скуки, и так тяжело будет потом пылесоситься, убираться…) Но самое главное, конечно, была эта золотая перистость с обратной стороны оправы, в мелких рубчиках однородность изнанки – безразличная к ликам друзей, к толканию локтями – соприродная всегда неразборчивому зеркалу, соприглядная сиянию лета. (Наш старенький, добрый, скромненький русский павлин, финист ясный сокол – он никого не будет упрекать, заклевывать криками – он только прилетит в светелку, все переведет в неразборчивую перистость, нежаркое лето).
2-я точка
Марш-бросок на дерево, как всегда, с тихой постыдной ловкостью, как ебля – максимум физических усилий для самого преходящего результата, чисто эстетического. Плывешь по реке, делаешь ебля № 113 (в кружке) – ну что уж тут скажешь, самый чистый, аподиктический результат. Ебутся все, но человечество это не затрагивает.
А етцли Бог потом? А етцли дождь, и снег, и ветер? Да ничего не будет – знак останется на месте, как самый чистый эстетический резалт. Зеленый результат.
3-я точка
А это уже дело слаженное было, ладушки-ладушки – всё перевешивали, как живописцы-подмастерья, отходили вбок, присматривались, хотели поровнее, пересчитывали прутья.
Там моя собственная фотография была, на кладбище, у стелы "Тишина МГ", что, впрочем, так и так "могильная тишина". На этом коллаже я будто вылезаю из какого-то снега, озера – уже не легкий, перистый Финист, которому любого поебать, но тяжелая дева Февронья прет из своего Китежа-пирога.
4-я точка
Ну это был самый пиздец – или, как сейчас говорят, пипец. Очень интересно, такого еще не было. Дважды мочил тряпку в болоте, добиваясь полной черноты. Черный пипец-нарост поверх павлина, на стволе. Тут, кстати, опять появляется МГ, поскольку именно С.А. любил называть А. М. "черным павлином московского концептуализма". Ну и Капитон появляется – такой же по форме, но красный нарост сотворил А. М. во время нашего "капитонского" выезда на Киевогорское поле.
точка несуществующая
Шли по дороге и полем, вышли на улицу. Старую улицу, тенистую – стоят особняки в стиле русского модерна, индивидуальные архитектурные проекты. Подходим к одному из них, у входа на завалинке сидит охранник – нам с ним обязательно надо было подраться. Долго вызывали мы его на бой, пытались раздразнить, наконец, удалось – мы с ним подрались. Души дьявольские, метель, соловей, Дарья Жукова, дева Февронья – всё приручили мы, перья по закоулочкам, когда подрались с привратником.
5-я точка
Разъяснения и раздача сувениров. Я же здесь представляю себе некий узорчатый плат – черно-красный, что ли. На нем вышита супрематическая композиция: узкий длинный белый клин, исходящий от овала-озерца с надписью "КД" и направленный острием к надписи "Диомид". Слева по ходу и ближе к началу нашито озерцо "МГ", прямо на клине, ближе к концу – озерцо "Капитон". С обратной стороны узорчатого плата я пришпилил бы мои описания четырех предыдущих точек. А на отдельной грамоте, завернутой в этот самый плат, я бы начертал послание, начинающееся в истинно греческом стиле "Капитон – Диомиду. Владыко Диомид, …" – и здесь бы я задумался.
Но можно вместо этого представить себе и театральный монолог – например, такой:
Сцена
На сцене раз за разом появляется автор, перетаскивающий какие-то мешки и связки книг:
Наш коллектив пруда рассеян
по стульям с красной спинкой и черной спинкой,
мы – звездное порождение социализма,
слонов раздача и уход
(живет над нами идиот – бурчит, бормочет,
бьет по клавишам всю ночь –
пора менять квартиру).
Казалось каждому из нас,
что он пантера –
в муаровых разводах спинка и медвяных,
а оказалось – лишь фатера нас гложет,
разлипшая в дождях фанера.
Где тот комод,
где мореход, что на верблюда взгромоздился,
где душ Шарко, электрошок в дыхании позднего брежневизма,
где тот фиалковый поток, что мы подругам на колени
все опускали и сгибали в шамбальских ленточках его?
Пришел черед менять копье:
колпак на хуй – колпак крестовский…
– А колпачишко?
– Как Лейбовский, уехал в Польшу…
– И там он пляшет, там пирует?
– Ну, надо думать, Тадеушем…
хоть нам-то что: икрой лягушьей мы продолжаем жить в пруду,
мы порожденье социализма,
мы были звездной – стали спинкой
(на спинках черных – те в кино, на западе –
забыли сами, что смотрят фильмы:
на заставе роятся рыцари Тартари;
на спинках красных – те на солнце,
им Дарья Жукова оконце и ленинград как вертоград).
Но вот меняем мы фатеру,
порхнем павлином в Анадырь
чтоб жевануть махровый криль
и Нила Сорского зачатье отнаблюдать,
потрогать пальцем вторые, третия печати –
к тебе, владыко Диомид, мы обращаем панталык.
Здесь Капитон по струнке смирно,
разлив КД и тишина ушедшего МГ –
все те, которые еще вчера автономирно…
…………………………………………
(здесь все равно надо задуматься)
Там, оказывается, и не было никакого зеркальца – просто черная бумажка под стеклом.