Рассказ И. Кабакова
(Об акциях "Комедия", "Третий вариант", "Картины")
Прошло уже много времени и любопытно вспомнить то, что ты тогда переживал. Любопытно, что сохранилось в голове из тех впечатлений, которые были тогда. Видимо, то, что запомнилось как переживание, прочно осталось как осадок, оно уже не улетучится. Я сейчас вспоминаю то, что я действительно помню, а не то, что мне хотелось бы вспомнить или какие-нибудь дополнительные подробности.
Первая вещь, которую я видел, была "Комедия". Я впервые присутствовал на подобном представлении, вернее - событии и, надо сказать, что вначале самое сильное впечатление было неожиданно приподнятое и приятное, комфортабельное состояние, связанное с мыслью, что вот мы все едем, а ведь я точно знаю, что я еду не по делу. Это путешествие необыкновенно потому, что впервые, может быть, в жизни, оно не имеет целью не только совершение какого-то дела, но даже предпринято не для приятного проведения времени, которое тоже является делом. Ты буквально отрезан и лишен всякого личного намерения. Тут высвобождаются действительно какие-то очень комфортабельные слои психики, ты как бы внутренне подпрыгиваешь от чувства безнаказанности, свободы в самом точном смысле - это больше свобода, чем свобода практическая или социальная, или любая другая. Впереди тебя ожидает только то, что ты даже представить себе не можешь. Возникает интересный вакуум. Даже когда тебя зовут на праздник и ты точно знаешь, что ничего не будешь делать, кроме как смотреть или есть - все равно знание того, что тебя ожидает уже отравляет в тебе какую-то скрытую, нечувствительную сторону психики. А здесь то, что, во-первых, ты не по делу едешь, а во-вторых, что ты никаким образом не можешь догадаться, что случится, дает эйфорическое состояние. Вакуум этого психического пространства обладает невероятной степенью радостности, заряженности и готовности воспринять на самых высоких уровнях то, что должно случиться. Можно сказать, что это как бы предощущение чуда, во всяком случае полная готовность к нему.
Далее я хочу отметить наше продвижение по лесу. Ты находишься в каком-то двойственном состоянии: с одной стороны ты просто идешь по лесу, по которому многие годы ходил, но ходил, вспоминаешь, всегда с какими-то определенными и ясными намерениями - отдохнуть, подышать воздухом, пообщаться, вообще всяким образом сделать что-нибудь приятное, а тут ты идешь явно с неизвестностью результата и в то же время по тому же лесу, по которому ты раньше гулял. И вот лес приобретает совершенно новый и какой-то необычайный характер. Вроде это тот же лес, но он невероятно активизирован. Все эти ветки, травки и дорожки, по которым ты, казалось бы, много раз гулял - ничего подобного, ты трогаешь листы буквально впервые и траву топчешь первый раз. И это легкомысленно-веселое и в то же время страшно обостренное и напряженное состояние не проходит.
И вот, наконец, ты выплываешь из этого невероятного леса. Я отмечаю, что никакого предваряющего ощущения, что вот я сейчас выйду, а там что-то есть, я не чувствую, потому что уже действие леса является необыкновенным, необычайным. Тут нам говорят, что вот здесь надо остановиться. Я помню холодок, когда все другие уже остановились, а я все еще шел - острые какие-то боли в сердце, что вот, да, не обманули, а именно вот здесь оно и случится. Замечательно то, что доверие к участникам такое высокое, что не зарождалось мысли, что тебя обманут, что вот какой-то подлец тебя вел, а потом скажет: вон станция, в двух шагах, а ты как дурак крутился здесь. Нет, все именно так, как ты ожидал. Этот момент безобманности был очень важен. Вот действительно ты сейчас это увидишь. Переживание несравнимо: вот ты как бы дожил до этого мгновения - до какого конкретно, тебе не важно, поскольку ты вообще находишься в состоянии пред-ожидания какого-то события и все выступает окрашенным на фоне того события, которое сейчас случится.
И вот это горбатое пустое поле. Оно необыкновенно, оно целиком окрашено твоим состоянием пред-ожидания. Тут возникает любопытная общность между людьми, которые специально пришли: пришли мы сюда не потому, что нам что-то покажут, а вот именно это случится, причем случится сразу и в воздухе, и в лесу и внутри нас. Я не понимаю, откуда возникает это чувство - позванности, что ли, увидеть что-то - это очень сильное переживание. Возникает ощущение, что и воздух и поле - все это неспроста и все готово для того, чтобы это произошло. Не чувствуется никакого прозаизма, художественности или искусственности, что, вот, мол, привели и сейчас покажут, что-то придумали, - а, ну, ну, покажите, что же вы тут придумали - ничего подобного не возникает. Никаких кулис, машинерии нет; ты полностью согласен со всем, ты понимаешь, что даже тот, кто тебя привел и в курсе всего, сам будет также удивлен. Никакого деления на актеров, которые покажут, и зрителей, которые будут смотреть, не существует. Такое впечатление, что первый раз, всем и для всех.
Важно, что поле - это поле ожидания, что пространство является пространством ожидания. И время, когда ты ничего не видишь, но чувствуешь его - это тоже сплошное ожидание. Оно, собственно, и является вакуумом. Все это состояние и есть вакуум, какой-то необыкновенный резервуар, континуум ожидания, вырезка во времени-пространстве ожидания.
И вот кто-то говорит: вон, вон, смотри, смотри. Я отлично помню, что только что на этом поле никого не было, а в следующую секунду - чрезвычайно важную, когда вот ничего не было и вот оно стало видно - я увидел две колышащиеся точки, брезжуще и неразличимо, увидел, что они движутся по полю. Это необыкновенное переживание, потому что все происходило на таком расстоянии, что это происходящее полностью зависело от усилия твоего смотрения. Я понял, что моя психика сомкнулась с моим усилием зрения. Когда я глазами напрягался, я их видел, когда я не напрягался, я их не видел - мог смотреть на дерево и т.п. Я почувствовал, что это смотрение связано с психическим тропом, с психической притчей: если будешь смотреть, то увидишь, а не будешь смотреть - так ничего и не увидишь. Это как бы воочию тебе была преподана художественная метафора. Все зависело от твоей воли, от твоего сознания. Должен сказать, что это мне сразу очень понравилось. Это не то, когда кто-то тебе на морду набрасывается, а именно твое согласие, вернее, аккомодация твоего внимания и зрения являлась гарантией и условием всего события.
Постепенно я убеждаюсь, что их движение происходит не мимо, но и не на нас, как бы наискосок, как бы приближается, но и не совсем приближается. Эта гипотенуза, вернее, как бы равнодействующая между параллельным нам движением и движением на нас - тоже производило сильное впечатление. Вроде и не заинтересованы те, кто двигается, в нас, а с другой стороны, как-то заинтересованы, поскольку они все-таки приближаются. Тут болезненное и мучительное какое-то состояние: все виднее, виднее, но не настолько, чтобы уж совсем было видно, вроде немножко для нас, но и не совсем для нас все это происходит. И вот постепенно, но уже отчетливо я вижу: двигаются две фигуры. Надо сказать, что никаких вопросов - почему две фигуры, что это означает - не возникало. Потрясение необычайностью происходящего таково, что все вопросы как бы истребляются. Производила очень сильное впечатление цветовая раскраска балахона. Дело в том, что все вокруг было понятно. Лес, при всей своей необычайности - понятен, и небо понятно, т.е. все узнается и понятно, а вот раскраска балахона совершенно непонятна. Если бы раскраска балахона была, допустим, локальная - красная и т.д., то она была бы столь же понятна: человек идет в таком одеянии, странно, конечно, но странность можно отнести за счет события. А здесь балахон был покрашен как небо, как лес, как земля. Эта его недокрашенность, туманная середина, другой низ и т.д. - производила очень сильное впечатление - видимо, потому что необъяснимость и невероятность этой покраски как бы легко удваивалась и входила в необычайность происшествия.
Наконец фигуры остановились. Что-то там с ними произошло. Сюжет я потом себе уяснил. Но вот, вспоминаю, тогда создалось впечатление, что они там беседуют, что-то непонятное, какая-то у них там жизнь происходит. Потом одна фигура исчезла и с этого момента округлилась форма балахона, - одна фигура под него залезла. А, все понятно; это как бы рождение обратно, вспять, и вот теперь в состоянии "беременности" двигается одна большая фигура. Здесь у меня какой-то провал в памяти. Но вдруг, помню, что балахон как бы снимается с этого человека, вернее он приподнимает его и несет под мышкой, как бы демонстрирует свою вскрытую полость и вот там никого нет, никого и ничего там нет. Как это вспоминается ... куда же он ... жуткое состояние. То есть он как бы родил и уже даже не беременен и не зачат как бы, я не могу сейчас вспомнить, - но это очень сильное впечатление оставляет, - как бы утраченного зачатия. Однако, как ни странно, но этот момент я могу описать сейчас только рационально, то есть понятый как рождение вспять, т.е. как потеря. Бывает такая искусственная беременность - живот растет, а там ничего нет - это такие психические аномалии, неврозы.
Меня совершенно не интересовало, куда он исчез. Я уже испытал достаточно состояний, остальные вещи, дезавуирующие, разоблачительные меня не интересовали. Я, правда, слышал голоса зрителей весьма беспокойные: куда исчез, не простудится ли и т.п. Меня это совершенно не интересовало. Этот центральный момент я понял, повторяю, как рационально-понятийный. Бессознательное впечатление находится в других местах. Хотя сама эта притча произвела сильное впечатление. Потом было переживание от ухода этого человека в кусты на определенном расстоянии от нас. Особое впечатление произвело то, что я стал различать его человеческие черты: брюки, руки, движение ног, затем кусты, в которых он исчезал. А ведь до этого он был на таком отдалении, что был почти неразличим как человек. Видно было только его фантастическое действие вместе с природой, с воздухом, с моим психическим настроением. Вот этот момент, что “ничего страшного”, то есть вот я просто шел и ухожу, по контрасту с тем возникновением из небытия и пространственной пустоты произвел опять-таки - как замыкающий момент - очень сильное впечатление. То есть любопытно, что центр акции, ее содержание оказался за пределом моего впечатлительного порога. Саму акцию я воспринял рационально, а приход, лес, появление фигур, ожидание, медленное движение и уход воспринял как чрезвычайно впечатляющие. Для меня событие завершалось на мне, и я даже и не предполагал поэтому, что кто-то остался в поле.
Интенсивное впечатление от балахона сразу отнесло все это построение в область каких-то магических, библейский действ, причем именно библейского характера, а не восточного. Я думаю, что в основе этой акции лежит образ “рождения”.
* * *
Теперь скажу немного о “Третьем варианте”. Так как я уже второй раз путешествовал по этому лесу, то новых впечатлений от пути не было, а было повторение тех же переживаний. Помню, что мы пришли на то же самое место, немного сбоку. Был очень хороший день.
И вот, помню, что некто очень высокий шел и потом лег. Прошло какое-то количество времени ожидания. Ну, думаю, и лег, ну и что же будет. И вот я дождался. На расстоянии примерно метров тридцати от того места, где он лег, поднялся другой человек. Вместо головы у него был каплеобразный предмет, по-моему, красного цвета. Острым концом эта капля опиралась на балахон. Потом эта фигура как-то пошла. Должен сказать, что у меня в памяти сейчас возникает какое-то психическое неудобство, хотя я очень внимательно за всем следил и мне нравилось то, что происходило: и то, что человек шел и лег, и больше его не стало, и то, что через какое-то время поднялся человек на нужном месте. Любопытно, что в памяти эта вторая фигура чуть-чуть пошла (на самом деле она не двигалась). Я чувствую, что здесь срабатывает инерция прохода первой фигуры, когда она шла и затихла. Видно, ее кинетизм продолжал жить в психике и поэтому вторая фигура немножко пошла. Но с другой стороны, несмотря на одинаковость одежд фигур, реализм окружающей обстановки был таков, что я не мог допустить проползание этой фигуры по какой-то траншее и поэтому у меня не сложилось впечатления, что эта фигура та же самая. Итак, вторая фигура продвинулась, у нее лопнул шар и пошел дым. Должен сказать, что это произвело впечатление скорее экстравагантное, чем естественное. Но так как все происходило на природе и соблюдены были условия и поля, и расстояния, и таинственности, и интриги и т. д., - это не прозвучало дисгармонично, но прозвучало как бы игрово, скандально. Хотя само действие на этом не закончилось и опять-таки художественная завершенность была реализовала. Неудовольствие крылось не в плане всей акции в целом, а, в сущности, в одном - в слишком коротком временном расстоянии между двумя важнейшими этапами: между залеганием первой фигуры и появлением второй. Это расстояние оказалось до болезненности коротким. На мой взгляд тянуть это время нужно было раза в три-четыре дольше. Потому что вот этот момент: ну и лег в яму, ну и что, а в то же время пред-ожидание, что что-то должно быть. Натяжение этой нити нужно было тянуть, тогда на исходе этого ожидания... То есть из-за скоропалительности “пустое” время не работало.
Возвращение после акции производит такое же приятное впечатление, как и приход. Ощущение, что тебя не обманули, что было что-то такое безобманное, сохраняется, затем постепенно исчезает, вот уже болото, мостик, платформа, электричка - и на всех этих этапах сохраняется осадок события. Психический комфорт пред-ожидания сохраняется.
* * *
Теперь по поводу третьей вещи, которую я видел - “Картины”. Эта вещь произвела на меня самое хорошее впечатление и никаких вопросов не возникало. Из сильных впечатлений я помню то, что мы все должны были что-то делать, - но столь непонятное и в то же время такое не мучительное и легкое, что это была как бы та самая легкая и необязательная шутка, которая легко выносилась и за ней легко было следовать. И инструкция, и вся программа была проста и не осложнена пониманием, - то есть само понимание манипуляций не мешало ожиданию того, что произойдет, хотя пока не ясно, что же, собственно, произойдет.
Расстановка на равных расстояниях, большое расстояние от каждого, где каждый был занят своим делом - и в то же время все занимались этой чепухой, как это казалось. Вот эта необщественность, несолидарность, а в то же время какая-то объединенность - все это создавало свободное поле.
На бумажках было написано то же самое, что мы проделывали, все это узнавалось, написано было то, что, собственно, и проделывалось - и это производило очень приятное и хорошее впечатление. Если там было написано “зима”, то вокруг и была зима, было какое-то удовольствие, что написано то, что и происходило. Но одновременно на этом контрасте, т. е. написано, то, что и было, - они и расходились в разные стороны. Вот это написано - ведь это чепуха, буквы, слова, а с другой стороны - вот эта природа, т. е. они, соединяясь, страшно разводили впечатление.
Но самое замечательное произошло тогда, когда это все наклеилось вместе и мы получили своего рода блок-компот, т. е. ты получил предмет - это и произвело самое замечательное впечатление: все эти слова заклеивались одно за другим - и никогда уже в будущем ничего нельзя раскрыть. Замечательно то, что это полностью сомкнулось с памятью об этом дне и обо всем этом событии, повторить же это все невозможно: ни проход, ни выкладывание этих бумажек - все это сомкнулось на завершении дня. Все погрузилось и заглубилось внутрь этих проблем. И мы унесли эти картины. Я помню, что когда я показал их Антону, я почувствовал себя необыкновенно по контрасту с ним. Я-то присутствовал там, а он - нет. Но перед нами обоими лежала эта картина. Для меня все время развертывания ее было наполнено, а для него это простая бумажка в ряду иконографических схем, репродукций и т. п. Тут я и понял разность между тем, кто не видел, и мной. Замечательно, что сама эта вещь и была знаком вот этого момента, т. е. момента, когда я знаю, но не могу никому сказать, так как это невозможно. Другой видит то же самое, но на самом деле ничего этого не знает. Но красота, любопытно, существует и для меня, и для него. Эта красивая, радужная четырехугольная арматура для меня наполнена содержанием, а для него она наполнена просто формальной геометрической красотой.
Когда все мы клеили эти картины, уход участников уже совершился. Они расплылись в духе фокусника Кио. Мысли об аплодисментах или желания смотреть на них не возникло, потому что внимание быстро и резко переключилось на меня самого, на все процедуры, на соседей и т. д. Поэтому, когда участники ушли, ну, я думал, и ушли, ну и что, собственно, т. е. участники вообще никак не отмечались, не фигурировали - все переключилось на внутреннее переживание. Сама эта игра, путешествие, снежный день, все в зимних одеждах; причем все едут ради этой шутки, чепухи, а вот тут же идут по делу, а мы ради чепухи - это опять создает ту самую объединенность. Замечательно, что такое количество людей идут просто ради чепухи, а другое количество людей идут не для чепухи, а идут по делу. Момент этой изоляции, разрыва создал ту среду, нишу, в которую все это событие легло. Ожидание было вознаграждено. Результат, который получился, был обеспечен и как бы лег в лунку, полость совпала с наполнением этой полости.
Затем эффект этого подарка на память производит потрясающее впечатление. Мы как бы присутствовали при изготовлении этого подарка. Мы как бы сами делали свой день, проводя время, а время сомкнулось и оказалось в качестве подарка этого дела. Тут, видимо, раскрывается вообще ситуация и сущность подарка, потому что подарок это не есть коммерческая сделка: вы потратили время - получайте бутерброд с собой. Здесь же есть только память - на память о приятно проведенном времени.
* * *
Общий характер всех этих вещей я бы определил как действия вокруг пред-ожидания и совершения чуда. Причем не разоблачение и возвращения чуда в обман - что вот там бумажка и больше ничего, а именно чудо ожидается и происходит. Причем каждый раз это чудо происходит в разных сферах, но оно всегда происходит.
Как ни странно, но это напоминает посещение консерватории, когда приезжает гастролер. Трудность доставания билета, обязательно надо приехать вовремя, затем раздевалка, - все эти мучительные моменты. И неужели он обманет, сколько я потратил времени и сил. Наконец, выходит человек. Смотришь на него жаркими глазами: неужели вот этот он, этот толстый или худой, или противный, или некрасивый, вот он сейчас что-то сделает, ради чего я сюда пришел. Вообще, надежды мало - эта скрипка какая-то блестящая, знакомое место такое скучное, и дышать тяжело - душно очень. В общем, ничто, кроме самого ожидания и обещания, не предвещает ничего особенного. Все вполне буднично. Ну, конечно, фонари горят и начищена арфа, но вообще это еще не гарантия. И вот наступает самый главный момент: дирижер начинает махать палкой, этот там трубу поднял, другой скрипку, ты как бы ждешь, удастся ли ему с тобой что-то сделать. То, что он будет что-то делать - это ясно, но удастся ли ему этот номер со мной - тут большие сомнения, хотя ты как бы и готов на все сто процентов, чтобы это произошло. Вот такая ситуация и близка к этим действиям.
Исключая небольшую неудачу в “Третьем варианте”, но она снимается, поскольку замысел работает сам за себя, вот это ожидание и осуществление этого ожидания в разных областях - оно совершается. Действительно, Штерн пищит и из его писка возникает что-то такое, что ты не можешь понять, но благодаря чему ты потом спокойно уходишь домой.
С первого раза у меня возникала мысль, что все, что происходит, происходит “во мне”. В этих вещах соблюдены расстояние, тишина, время, расширенность, мифологичность, неожиданность - соблюден целый ряд демонстрационных условий для возникновения впечатления от происходящего как происходящего “внутри” зрителя, а не вовне. Ни на что не нужно смотреть наружу. С другой стороны, не форсируются те эмоции, которые переживает зритель - нет давления в виде физических или психических мучений.
апрель 1980 г.
Описательные тексты акций Коллективных Действий, фото и видео
КАРТЫ КД | ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ КАРТЫ КД | QR-ART | БУХГАЛТЕРИЯ КД
МОСКОВСКИЙ КОНЦЕПТУАЛИЗМ
