31-е марта началось солнечным утром, продолжилось ясным днем и закончилось безоблачным вечером. На вокзале, а потом в электричке радостное волнение от Поездки за город и просто поездки за город усиливалось озорной радостью от прогула работы, которую прогулять нельзя. Но поездку за город нельзя прогулять вдвойне. Замечательная, в какой-то мере даже привычная непростота поездки, школьное враньё, сказанное на работе («очень, очень болит желудок») – все это отделяло от окружающего мира, делало ожидаемое просто и естественно сбывающимся. Не было ощущения «исторического», о «тех временах» – просто поездка на веселое и очень важное дело.
Вальяжная, сидя, дорога до станции Лобня, затем, скомканно, автобусом. «…до Киевых Горок?» - вопрос Бакштейна кому-то на остановке, затем водителю. «ТО САМОЕ Киевогорское поле, значит там»; как будто гуляешь в лесу с целью прогулки и вдруг находишь гриб. Красота ландшафта – красота гриба. «То самое поле» наступило не сразу, после ожидаемого долгого пути по бездорожью. Наша траектория напоминала эдакую неспешную, подарочную пластику какого-нибудь гоночного автомобиля, не сразу, очень долго петляя и останавливаясь, наконец, осторожно подкатывающего к старту, чтобы, потоптавшись, сорваться и пронестись на своей безумной почетной экспериментальной скорости какие-нибудь 500-600 метров. Или как скатиться с горки.
Впрочем, «саночки возить» было тоже неплохо. «Пробирование» собственных ощущений, сличение с каноническими предожиданием, ожиданием и их границами было искусно разбалансировано трудностью пути. Наверное, как дзенские удары палкой. В конце концов, реальные ощущения, долженствующие (канонические) состояния, их не то чтобы обдумывание, а как бы «произнесение» («Вот, предожида-а-ание»), все это, положенное, как речитатив на ноты, на тяжелый шаг и вынужденное смотрение под ноги, образовывало удивительную структуру: мое «предожида-а-ание» и ожидаемое предожидание, вычитанное из «Поездок за город» были как бы одним лицом в двух: они не соприкасались, были едины, близки и параллельны как половинки катамарана. То есть, мне кажется, что я действительно имел некое «состояние» между мыслеформой (не-невинностью) этого состояния и собственно «состоянием».
До исходной точки я дошел, когда уже прошли предварительные инструкции Е. Елагиной. Так что двигаться пришлось просто вслед за другими, без какого-либо «знака вдалеке». После шлепанья по грязи уханье в глубоком снегу было уже просто весело, «примечание» деталей пейзажа и попытки «догадаться» накладывались уже на комический, маршевый шаг. Проезжает трактор. «Неужто про нашу душу?» Нет, не про нашу. Красный забор впереди: хреновы колхозники где-то надыбили гофрированного пластика и огораживают свои хреновы наделы (на Киевогорском поле !). Нет, вроде не забор. Красный лозунг. Опять Советский Союз? Жалко. Выяснилось – не Советский Союз, не жалко. Красный цвет – «приметен», издалека, наличие объекта, но не объект; «красивый». Красивый, технически обусловленный цвет. Значит – идем на красный лозунг.
Своего рода «Метеорологическим кунстштюком» (как в акции «Ворот») для меня было ощущение жары – буквально летней, двадцатиградусной жары более чем по колено в снегу. Это очень отчетливое сновидческое переживание: мне иногда снится пляж на замерзшем пруду, светит солнце и небо черное; это катарсически радостные сны.
Подходим: «Примечание». «К акции «Место действия» (нас фотографировали?). «Плюс 100 метров». Здороваюсь с Ромашко, как будто мы знакомы. Вглядываюсь в лица участников [КД], стараюсь запомнить их выражение, вспоминаю фотографии с прошлых акций, думаю слово «искусство».
И под занавес последний овощ в наш огород отвесно падает спелым плодом прямо перед флагом и скоморошески целует красную ткань. Какое подлое, удивительно пластичное святотатство! «Пьяные паломники» – хороший сюжет для Малых Голландцев.
Про слово «шведагон» и собственно сигнал красной тряпки я узнал гораздо позже – акция сразу приобрела объем, какую-то «поставленность» настоящего абсурда. Примечание к давно минувшей акции, к чужим (для кого-то - своим) переживаниям; необходимость проделать точно такой же путь, чтобы узнать (якобы) что лес стал на 100 метров дальше – это не комментарий, а тавтология, карта в масштабе 1 : 1. И это радостно.
Но главное, что запомнилось – это спокойная сбываемость, удивительная оправданность ожидания «ожидания подарка».
«Вот - «и сердце екнуло в груди»» – буквально подумалось мне – и сердце екнуло в груди, «при-ме-чание» – говорили шаги, Ромашко, Монастырский и Панитков – различимы и до флага – какие-то двадцать-тридцать метров.
1999