4 комментария к 4-м лозунгам-мейлам
1. Об использовании фрагментов электронной переписки как предмет-рамы
Искусства с незапамятных времен стремились к синтезу различных выразительных средств, чтобы достичь, так сказать, всеохватывающего, переполняющего, тотального воздействия на восприятие. Осознание незамутненной чистоты конкретного вида (медиума) искусства как ценности, приверженность к которой является критерием развитого художественного вкуса, происходит, можно сказать, только в 20-м веке, – например, в теории Клемента Гринберга. «Экзистенциально-эстетическая» практика КД принадлежит, с этой точки зрения, к какому-то третьему типу и этапу: здесь в ход снова идут все возможные средства, однако основным принципом этой практики как инновационной художественной формы или нового вида искусства является не синтез, а скорее значимое противопоставление, выявление диалектического антагонизма этих традиционных средств, а также соответствующих им регистров восприятия, переживания и мышления. В первую очередь – противопоставление регистров непосредственно-чувственного (собственно эстетического) и конвенционально-символического (вербально-знакового). Таким образом, данный тип искусства не является ни синтетическим, ни, наоборот, утверждающим «автономию чистого (заумного) эстезиса», но обнаруживает предрасположенность к таким бредовым, на первый взгляд, определениям как «диалитический» – от слова «диализ» – и «ректификационный».
Текстовой документации, рассказам участников, комментариям и обсуждениям в практике КД всегда отводилась важная структурная роль. В то же время – и, парадоксальным образом, именно внутри этих обсуждений, комментариев и т.д. – всегда подчеркивалась их мертвящая, коррумпирующая природа в сравнении с «пустым действием», т.е. теми элементами акций, в рамках которых коммуникативный процесс, включая мышление как внутреннюю коммуникацию, намеренно приостанавливается («скафандры фактографии», «обратный дискурс» и т.д.). Первые лозунги КД – за счет своей интимно-лирической, напоминающей восточную поэзию интонации – определенно выбивались из контекста бытового и теоретического говорения, устремляясь в направлении неуловимой «таковости». Однако уже в акции «Кизевальтеру» (1980) текст лозунга, если я правильно понимаю, «неожиданно» совпал с описательным текстом акции. А с акции «Лозунг 1986», в ходе которой текстом лозунга было объявлено Предисловие к 4-му тому ПЗГ, уже бесспорно можно отсчитывать линию на, так сказать, эстетическую реапроприацию КД собственных «технических» текстов.
В акции «4 ЛОЗУНГА: мейлы» эта линия достигла высокой степени наглядности, вольно или невольно поддержанной выбором для лозунгов спектрально-контрастных цветов. В моем случае текстовое содержание лозунгов переживалось как демонстрация с их помощью присутствия пресловутой «дорецептивности» внутри текста – потенциально любого. Т.е. как предъявление зрителю не просто открытости текста для «счетного» множества различных интерпретаций, а именно очевидной (актуальной) бесконечности этих мреющих интерпретаций, плавно переходящей в абсолютную неинтерпретируемость (опять таки «таковость», «шуньяту» и т.д.) – подобную финальной непостижимости любого объекта естественного чувственного восприятия типа пейзажа или отдельного цветка. Иными словами, основополагающее для КД расщепление восприятия на «понятийное» (связанное с языковой природой сознания) и «присутствующе-таковое» оказалось в данной акции преодоленным, достигшим своего «снимающего замыкания». Конечно, жанр «технической» переписки между близкими друзьями, тем более членами КД, все равно по определению выбивается из горизонта «нормальной» инструментально-идеологической коммуникации. Но в ходе этой акции лозунги-мейлы – с моей зрительской позиции – выглядели все же как выбранные почти наобум, в соответствии с соображением типа: «Возьмем, например, переписку между АМ и НП по поводу акции с вошью» («...а заодно напомним НП, что он активно участвовал в ее разработке»). Этот коллапс различия между «естественно-эстетическим» и «логико-понятийным» заставил меня задуматься о непреходящем родстве практики КД с «дискурсивным поэзисом» постструктуралистов и, главным образом, Жака Деррида, которого один мой знакомый священник недавно назвал «истинно верующим человеком».
2. О «воскресении» и «самоутилизации» поваленных деревьев
Если тексты в пространстве акции завораживали своей безукоризненной «природностью», то лес, по которому мы бродили, наоборот, почему-то разворачивался к зрителю (ко мне) исключительно своей разумно-символической стороной. Иначе говоря, лозунги своей расслабленной «естественностью» диалектически вытеснили весь огромный лес на полюс концептуальности, идеальности и коммуникативной дидактики: лес заговорил «громче», чем лозунги. Обнаружился этот эффект в основном через два явления, которые я назвал «воскресением» и «самоутилизацией» деревьев.
Путь участников акции через лес постоянно преграждали стволы, поваленные каким-то шквалом или ураганом, и довольно скоро стало понятно, что они делятся на две «полярные» группы. Первую составляли сравнительно молодые, но уже крупные деревья, которые, будучи сломанными под корень, тем не менее, распустили накануне нашего появления почки и покрылись кружевом пронзительно-зеленой листвы. По состоянию разломов и сколов, которые успели уже высохнуть, было ясно, что листва появилась значительно позже их злосчастного падения, буквально только-что. С биологической точки зрения этот факт, разумеется, не представляет собой ничего необычного – тут вспоминаются сведения о том, что, в частности, у трупов людей еще долго продолжают расти волосы и ногти. Но настройка моего восприятия во время акции изменилась таким образом, что эта «жизнь после смерти» регистрировалась почти целиком в напряженно-символическом ключе – как иконическая метафора «посмертной весны», ожидающей всякое живое существо.
Ко второй категории принадлежали тоже сравнительно крупные, но, видимо, изначально более сухие или даже мертвые деревья – в основном березы, – которые не просто валились, а, падая и ударяясь о неровности рельефа и другие стволы, разбивались на относительно равные по длине сегменты. Поначалу – издалека – мне показалось, что эти стволы уже распилены лесниками. Но при ближайшем осмотре оказалось, что они именно расколоты мощными ударами: торцы получившихся «чушек» были очень неровными, рваными. Более того, некоторые из этих «чушек» подкатились друг к другу и улеглись рядышком, образовав что-то вроде «прото-штабелей». Все это наводило на мысль о соработничестве природы человека в техническом преобразовании мира и – подобно вышеописанному «воскресению» – производило впечатление чуда, хотя уже не из репертуара Священного Писания, а скорее в духе народной сказки про Емелю, где (как некоторые, возможно, помнят) дрова сами приходили из леса, кололись и укладывались в поленницу.
Сочетание двух типов бурелома привело в итоге к полной «семиотизации» лесного массива, который предстал передо мной в виде некой торжественно-символической карты мироздания. Островки «метанойи» – представленные «воскресшими» деревьями – равномерно перемежались на этой карте с эпицентрами технической активности, изображенными с помощью «самораспиливающихся» берез. Остальным растениям леса соответствовали все другие «вольноопределяющиеся» существа Вселенной, постоянно стоящие перед выбором между умным созерцанием и мироустроительным действием. Примечательно, что базовая оппозиция «природного» и «культурного» оказалась, таким образом, снятой и на «лесном» полюсе акционного пространства: «самораспил» берез проказал, что знаменитый хайдеггеровский «постав», пожалуй, не является формой своенравного бегства технического человека от «гула бытия», но, наоборот, исподтишка настойчиво навязывается нам «самой природой».
3. Об одном событии, случившемся полторы недели спустя
В этой связи стоит упомянуть еще об одном созерцательном событии, произошедшем спустя некоторое время, но прочно связавшемся в моих воспоминаниях с событием акции. Приблизительно в ночь с 7-го на 8-е мая мы с Оксаной Саркисян и Юрой Лейдерманом совершили спонтанную прогулку вдоль Яузы. Началась она незадолго до заката у Большого Устьинского моста, а ее финальный пункт исходно никак не устанавливался: было решено идти вверх по реке, пока чувство усталости не пересилит чувство удовольствия. Прогулка сопровождалась непрекращающейся эмоциональной беседой, заставлявшей вспоминать удивительные размышления Поля Валери о взаимном индуцировании-модулировании мышления и праздного фланирования по городу. Кроме того, мы обнаружили целый ряд артефактов, сцен и пространственных ситуаций, существование которых «в самом центре Москвы» выглядело почти невероятным. Уже ближе к рассвету мы добрели до огороженной территории завода «Красный богатырь», где пришлось на время отклониться от реки и идти в обход. Но вскоре мы снова – почти непроизвольно – наткнулись на увильнувшую было Яузу в том месте, где она вытекает из парка Лосиный Остров. С этого момента мы передвигались по довольно топкому правому берегу, продираясь сквозь сплошные дикие заросли и поднимаясь временами на верхнюю кромку яузской «долины», чтобы миновать труднопроходимые участки. Наконец, спустившись в очередной раз к воде, мы обнаружили, что от этого места вдоль берега на запад тянется эфемерная, но все же протоптанная тропа, и характер нашего перемещения стал постепенно возвращаться к «цивилизованному стандарту». На реке нас поджидало поистине гипнотическое зрелище: над всей поверхностью воды, на высоте примерно метра, висел слой нежнейшего, молочно-белого тумана, похожий на бесконечно длинный ковер-самолет и как бы сгущавший в себе рассеянное свечение предутреннего воздуха. Непривычная мертвая тишина и склонившиеся над туманом большие деревья в сочетании создавали образ настолько «стандартно-феерический», что происходящее приобрело устойчивый оттенок галлюцинации. Мысль о том, что нам предстоит пройти мимо того самого места, где полторы недели назад проходила акция «4 лозунга» (и где мы в последний раз перед прогулкой виделись все вместе), обозначилась и стала обсуждаться нами как-то запоздало – лишь тогда, когда мы, двигаясь по противоположной стороне реки, уже почти вплотную приблизились к нему. Запоздание можно объяснить тем, что в начале нашей прогулки перспектива продвинуться от устья Яузы до самого Лосиного Острова представлялась совершенно неосуществимой. Но почти сразу после того, как мы заговорили о приближении к месту действия «4-х лозунгов», впереди нас по реке замаячило что-то необыкновенное. Приблизившись, мы обнаружили, что над рекой – прямо напротив двух холмов, на которых происходило вращательное экспонирование первого лозунга и раздача фактографии, – белая пелена тумана, горизонтально стелющаяся по течению воды, по таинственной причине «вздыбливается» и устремляется к небу в форме расплывчатого столба или огромного менгира. Совпадение всех этих обстоятельств – мотива «возвращения», общей онейрической атмосферы последней части пути, кажущегося необъяснимым метеорологического явления – не могло не склонять нас в пользу интерпретации «туманного столба» как какого-то «энергетического следа» или тайного ночного проявления накопившихся в этом месте невидимых отпечатков акционной деятельности КД. Довольно скоро, впрочем, я обратил внимание, что рядом с холмами проходят пересекающие реку провода ЛЭП: кстати сказать, эти провода, как и поддерживающие их огромные вышки (по обе стороны реки), хорошо видны на фото- и видео-фиксации начального и завершающего эпизодов акции. В свете этого технического факта возникло более рациональное предположение, что странное поведение тумана может вызвано образующимся вокруг проводов электромагнитным полем – что любопытно, тем самым, которое во время акции «Поляроид» (1990) вроде бы помешало запланированному радиосообщению между участниками, находившимися на разных холмах. Позже, в ходе обсуждения этого вопроса с моим отцом-физиком, было найдено еще более простое и правдоподобное объяснение: идущий по проводам ток, пусть и не сильно, но все же нагревает их и окружающий воздух; возникающей небольшой разницы температур в совершенно безветренную погоду вполне достаточно, чтобы создать слабый восходящий поток, способный увлечь вверх тонкую субстанцию тумана. Как бы то ни было, в этом эпизоде, как и во время акции, в очередной раз проявилась постоянно сопутствующая «Коллективным действиям» художественно-эстетическая синергия «природного» (здесь – тумана, безветрия) и «культурно-технического» (здесь – линии электропередачи, молчаливой инфраструктуры, из которой складывается ЭЗП).
4. О движении участников и зрителей
Причина, по которой я решил вставить в эти комментарии рассказ о «туманном столбе», заключается еще и в том, что воспоминание об этом впечатлении тесно переплелось, хотя, возможно, не самым понятным образом, с еще одним наблюдением, возникшим во время акции «4 ЛОЗУНГА: мейлы» – наблюдением за (и размышлением над) перемещением зрителей по лесу. В лес мы вошли по идущей в горку «диагональной» и достаточно широкой тропе. После этого она довольно быстро стала разветвляться на отдельные тонкие ручейки и вскоре (примерно после закрепления на деревьях второго, черного лозунга) мы уже двигались по сути без какой-либо четко маркированной «колеи», просто по пересеченной местности. При этом, как я уже отметил, группе регулярно приходилось преодолевать или обходить встречавшиеся на пути поваленные деревья и другие естественные преграды. Форма группы при этом претерпевала разного рода пластические – или, лучше сказать, хореографические – трансформации: то разрывалась, то вообще распылялась, то вновь приобретала очертания более или менее организованной колонны. При этом перемещение в форме колонны представляло собой довольно парадоксальное зрелище в местах, где линейность траектории уже не предопределялась никакими условиями местности. Было довольно странно наблюдать, как участники и зрители, один за другим, перешагивают через какой-нибудь очередной поваленный ствол строго в одном и том же месте, – хотя каждый из них мог бы с тем же успехом переступить через него на два-три метра правее или левее. Отсюда можно было заключить, что «оформление» группы диктовалось не внешними условиями, а скорее внутренними психологическими механизмами – образование линейной цепочки происходило за счет «машинально» разделяемого и реализуемого участниками формального паттерна, носителем которого каждый является, в общем-то, незаметно для себя, на бессознательном уровне. Самоорганизация того же рода, очевидно, возникает при движении стай перелетных птиц, овечьих отар и т.п. Конечно, в значительной мере (если не исключительно) рефлекторное выстраивание группы в виде колонны-каравана определялось тем, что подавляющему большинству участников было неизвестно, куда следует идти. Поэтому «колонна», естественно, консолидировалась вокруг или «в шлейфе» устроителей, которым (предположительно) это правильное направление движения было заранее известно и понятно – а именно вокруг-вблизи Монастырского и Ромашко. В движении устроителей тоже, впрочем, можно было заметить признаки колебаний и элементы импровизации, но решительность в этом «организационном ядре» преобладала – разумеется, в силу сознавания и добровольного принятия устроителями на себя ответственности за исполнение общего замысла. Соответственно, фазы более энергичного, целенаправленного перемещения (и напряженного сосредоточения в колонну) воспринимались как наглядные телесные манифестации этого невидимого общего замысла, моменты его пульсирующей интенсификации, в которые он как бы зримо проступал сквозь движения и взаимные положения человеческих фигур. А зыбкое «роение» группы – то растекавшейся, то вытягивавшейся в струну – действительно, по моему теперешнему ощущению, напоминало замысловатый танец тумана, увлекаемого куда-то то ли просто невоспринимаемым, то ли сугубо воображаемым теплом.
148. 4 ЛОЗУНГА: мейлы
Описательные тексты акций Коллективных Действий, фото и видео
КАРТЫ КД | ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ КАРТЫ КД | QR-ART | БУХГАЛТЕРИЯ КД
МОСКОВСКИЙ КОНЦЕПТУАЛИЗМ
