П. Пепперштейн
Об акции "Золотые линии вдоль Яузы"
5 января 2017 года состоялась акция «Коллективных действий», на которую Андрей Монастырский нас заблаговременно пригласил. Все встретились светлым зимним днем в 13.00 на окраине Москвы в довольно просторном и заснеженном дворе из разряда дворов, которые часто встречаются во сне, возле фонтана с серебряными медвежатами. Какое-то время все радостно тусовались возле фонтана, встречая друг друга и общаясь. Потом наступил, как обычно, момент, когда все пришло в движение и собравшаяся группировка людей потекла в неком направлении, указываемом Андреем Викторовичем. Путь наш пролегал мимо различных, довольно интересных сооружений. Мы проходили какие-то ангары, бассейн, на воротах которого висело приглашение женщинам являться в бассейн вместе со своими малолетними младенцами и заниматься водной гимнастикой «Аква-бэбик».
Затем мы вступили в зону интенсивной вони, хотя ландшафт вокруг нас становился все более и более прекрасным. Сверху пролегала железная дорога, по которой время от времени проносились поезда. Почему-то мне показалось, что все они были совершенно пустыми. Я помню, что на волне какого-то эйфорического подъема мне очень хотелось помахать этим поездам рукой, что я и делал в какой-то тщетной надежде, что какие-нибудь пассажиры, которых это махание застанет в хорошем настроении, мне тоже в ответ помашут. Ничего подобного не случилось, поезда казались совершенно безлюдными. Я не смог рассмотреть ни одной человеческой фигуры, ни одной человеческой головы в окошках этих поездов, что придавало всему какой-то трансцендентально-мистический характер.
Итак, ландшафт становился все прекраснее, но при этом в воздухе вдруг повисла ощутимая вонь. Уже на обратном пути, возвращаясь, мы встретили там человека, и я спросил его о происхождении этой вони. На что он сказал, что это поля орошения. Таким образом, уже из одного этого становилось понятно, что Андрей Викторович не просто так меня позвал на эту акцию, потому что, вообще-то говоря, я довольно долго не бывал на акциях КД. В том, что эта акция имеет какое-то отношение к Медгерменевтике и ко мне, но прежде всего к Медгерменевтике есть какой-то ретроспективный посыл, некое указание на какие-то аспекты прошлого, связанные с очень интригующими мистическими сплетениями историй наших групп КД и МГ. Об этих сплетениях, переплетениях и мистических касаниях можно было бы написать 25 очень захватывающих исследований или 57 захватывающих исследований. «Поля орошения» – это важный момент в истории Медгерменевтики. Одна из ранних инспекций МГ была проведена в очень мифологизированном месте под Одессой, которое так и называлось «Поля орошения». Эту акцию провели Юра Лейдерман и Игорь Каминник, который выступал в качестве фотографа, документируя инспекцию. В Одессе в какой-то момент распространилась легенда, что на этих полях орошения обитает человек с головой свиньи. Эта легенда, как и прочие одесские легенды, не совсем ясно, откуда взялась, но понятно, что она каким-то образом вынырнула из атмосферы этого места с его смрадом, в то же время с определенной красотой, заброшенностью этого места. Это была довольно большая территория, где много каких-то труб и в то же время каких-то зарослей, в общем, эстетика Сталкера, зона. Люди там особо не тусовались, тем не менее, отважным инспекторам Лейдерману и Каминнику удалось обнаружить диван, который выдавал признаки того, что кто-то там живет. Вроде бы какие-то остаточные свидетельства, что там живет, возможно, некий бомж. Естественно, сразу же было решено, что это никто иной, как Чжубацзе – человек с головой свиньи.
Недавно видел что-то подобное в фильме «Электрические сны Филиппа Дика». Там тоже присутствует человек с головой свиньи. Поскольку мы использовали китайский роман – «Путешествие на Запад», как одну из матриц нашей медгерменевтической деятельности, неизбежна была ассоциация с ярким персонажем романа – монах с головой свиньи Чжубацзе, орудующий девятизубыми граблями, это его тотемное оружие. Потом эта инспекция полей орошения довольно много аукалась в нашей деятельности. Во-первых, эта тема всплыла в повести «Белая краска», которую мы написали совместно с Юрой Лейдерманом, где часть псевдодетективного действия разворачивается на этих полях орошения. И вместо этого человека с головой свиньи, которого все ищут, но найти не могут, появляется человек со свиным хвостиком, трогательно прячущимся между ягодицами. Это некий инженер Лужанов. Вроде бы обычный советский человек, в котором нет ничего зловещего или особенного, но когда все-таки выясняется, что у него имеется небольшой хвостик, то это как-то ломает механизм разворачивания сюжета, и сюжет коллапсирует.
И тут вдруг такая непосредственная аллитерация, ассоциация с этим очень ранним медгеменевтическим периодом. Поля орошения, заброшенное место на окраине города, выдержанное в сталкеровской эстетике. Что и понятно, поскольку все акции коллективного действия – это сталкинг в мистическое пространство.
Дальше мы проследовали по мостику, с которого открывался вид на железнодорожный мост. Затем вступили в лесопарковую зону – Лосиноостровский парк, одновременно довольно интенсивную зону воспоминаний о разных акциях КД. Про железнодорожный мост было сказано, что здесь проходила акция с поднятием Миши Рыклина. Затем мы стали приближаться к месту, где когда-то, в самом начале 90-х годов, проходила акция, посвященная мне. Тогда я лежал на небольшом холмике, окруженный круглыми колобками, а если более быть точным, «Докторскими» хлебами.
Андрей нес большую фотографию, по поводу которой сразу же возник спор. Кстати говоря, незадолго, месяца за 2 или 3 до того, как произошла акция, я нашел эту фотографию в своем архиве, наткнулся на нее и тоже обратил на нее внимание среди многих других фотографий. Готовясь к написанию воспоминаний, я сразу же подумал, что эту фотографию надо обязательно включить в качестве иллюстративного материала. На фотографии, которая снята в конце зимы 1992 года или в самом начале весны 1992 года, запечатлена небольшая группа людей: Андрей Монастырский, Сережа Ануфриев, я, Вадик Захаров и Саша Мареев. Фотография выдержана в синих тонах, мы стоим в интенсивно синем пространстве, недалеко от улицы Удальцова на юго-востоке Москвы на фоне строящегося высотного здания. Вокруг нас достаточно пустынная местность. Я помню, что это была довольно долгая прогулка по оврагам, а на небе проступала луна. Хотя, в то же время, луна так выглядит, что возможно это и какой-то фотоэффект или фотодефект. Нельзя быть полностью уверенным. Это очень насыщенная фотография для меня лично, потому что она относится к тому периоду, который мы впоследствии считали пиковым моментом истории Медгерменевтики. Иначе мы называли это «Зимним ренессансом МГ»
Это была экстремальная зима 1992 года, экстремальная очень во многих отношениях. Прежде всего, случился исторический разлом, была пройдена историческая граница, упразднение целого мира и переход в какое-то совершенно другое состояние. Несмотря на скорбный эффект, связанный с упразднением Советского Союза, зима эта была крайне эйфорической. Мы пребывали в состоянии блаженства, невероятной интенсивности и подъема, что выразилось очень во многом. Во-первых, в невероятной продуктивности. Но мы и так не жаловались на продуктивность, которая была зашкаливающей. Но главное было даже не в продуктивности, а в сопутствующем очень резком скачке эйфории и в поразительных спиритуально-психоделических переживаниях, духовном опыте, который в тот период нам открылся, был дарован, можно так сказать. Среди фигур, запечатленных на фотографии, меня прежде всего магнетизирует и стягивает к себе мое внимание фигура Саши Мареева. Тот период был связан с очень интенсивной, мощной дружбой с ним и с необычайно эйфорическим состоянием, которым эта дружба была пропитана.
Я привык, что Андрей невероятный интуит, телепат, все его действия относятся к таким тонким вибрациям душ и текстов и текстообразовательных процессов, поэтому это было четкое попадание в точку того периода, который как раз занимал мои мысли, к описанию которого я готовился. Поэтому сейчас, вспоминая об акции, и рассказывая о ней, я одновременно сразу же собираюсь использовать этот рассказ как некий вход, дверь или портал в рассказ о той зиме и о Саше Марееве.
Мы продвигались вдоль реки, Андрей Викторович шел впереди, неся на высоко поднятых руках эту большую фотографию. Остальная группа двигалась, слегка рассредоточившись, за ним. Это всё напоминало некую небольшую демонстрацию или процессию, которая идет под каким-то лозунгом. Но если лозунг обращен, как правило, вперед, то есть процессия что-то говорит этим лозунгом некоему внешнему пространству, то здесь фотография была обращена назад. Поэтому это все больше напоминало несение хоругви или какой-то двусторонней чудотворной иконы, хотя при этом «икона» не была двусторонней, только та сторона, которая была обращена к нам назад и была несущей изображение. Фотография очень четко прочитывалась как некая врезка или как дверь в другое пространство, как проход из белого пространства в синее пространство, в то же время как временной портал из 2018 года в далекий и бесконечно близкий, просто невероятно близкий 1992 год.
За этим синим порталом двигалась сквозь красивое белое, слегка серое жемчужное ландшафтное пространство группа людей.
Пространство напоминало живопись голландцев: замерзшая река, снег, много поваленных, согнутых деревьев. Я уже писал о том, что согнутые деревья всегда ассоциируются у меня с Андреем Монастырским, еще с давних времен, когда он, шаманствуя, любил сгибать деревья. Сквозь это практически черно-белое, выдержанное в нежных жемчужных цветах пространство двигалась группа людей, в основном одетых в черное. Выделялся ярко-красный зонтик Сабины, как одна из важных доминант. Этот зонтик вносил в картинку нечто китайское, потому что это не столь уж частое явление зимой, когда нет дождя – увидеть человека под раскрытым зонтиком, тем более такого яркого цвета. И выделялись еще какие-то белые элементы. Это одежда Гинзбурга и белые штаны и белые ботинки Ксюши. Но в основном группировка была выдержана в черных и темных цветах.
Дальше стали происходить остановки на холмиках и пробивание фотографии. Андрей пробивал фотографию и закреплял золотые кнопки, выстраивая некий маршрут золотых металлических точек. Точки прошли сначала у ног сфотографированной группы, у моих ног, у ног Сережи Ануфриева, у ног Саши Мареева, и затем они стали подниматься вверх по краю фигуры Мареева. После чего золотые точки вышли за пределы фигуры Мареева и стали взбираться дальше вверх по вертикали, по краю высотного здания, строящегося здания, на фоне которого мы были сфотографированы. Над зданием еще громоздился строительный кран. Золотые точки стали взбираться по крану, после чего вырвались уже в небесное пространство. И дальше ориентиром для распространения этих точек стали некие темные пятна, про которые Андрей сказал, что это фотографические дефекты. Теперь уже эти темные дефектные точки пробивались и туда вгонялись эти золотые распорки с золотыми шляпками. После этого уже на одном из финальных отрезков золотым маркером Андрей стал соединять эти точки. Образовывалась некая схема, маршрут. В какой-то момент был задан интересный вопрос зрителям и одновременно участникам акции: оставить ли эту схему разомкнутой или замкнуть ее, соединив финальной линией две последние точки? Большинство, и я в том числе, высказались за то, чтобы оставить ее разомкнутой. Так и было сделано.
Затем путь привел нас ближе к воде. Финальная стадия акции заключалась в раздаче призов. Андрей предложил игру, гадание, я даже помню, что это им было обозначено именно словом гадание, что меня немного встревожило. Всем было предложено назвать любые цифры, начиная от 1 и заканчивая 64 – и-цзиновская тема. В зависимости от цифры выдавались картинки. Это были иллюстрации из медицинского китайского трактата, посвященного акупунктуре, если я правильно понимаю. Здесь было четкое попадание в мои актуальные темы, потому что я очень много последнее время занимаюсь иглоукалыванием в качестве пациента, лечусь по схемам китайской медицины, поэтому все это мне очень близко и знакомо и отзывалось в моем теле какими-то приятными покалываниями. Я уже не говорю о том, что в 1992 году тема уколов была тоже очень актуальна, но немного в другом смысле. Мы тогда тоже занимались активно иглоукалыванием, но это было не связано так прямо с китайской медициной, как теперь. Мы производили иглоукалывание своих организмов в психоделических и галюциногенных целях. Тем не менее, меня очень порадовало, что Андрей Викторович не стал пробивать шилом фигуры сфотографированных людей, деликатно, тактично проведя эти проколы по краям человеческих фигур, практически за их пределами.
Все знают, каких бы глубочайших уровней бытия ни касались акции КД, всё будет очень цивилизовано, тонко, культурно и без неприкрытого оголтелого архаизма, равно как и без оголтелого современизма и актуализма, то есть всё будет именно в традиции КД. Это всегда очень радует и делает посетителей акции счастливыми. Я всегда на акциях КД испытываю эйфорию. В этот раз тоже состояние было дико приподнятое. Я бы даже мог обозначить мое состояние как щенячья радость. Только обветшание моего организма и склонность к вежливому конвенциональному поведению мешало мне носиться вокруг всех, подпрыгивая и повизгивая от детского восторга.
После раздачи этих изображений из книги по акупунктуре акция закончилась, и все пошли обратно, пройдя в обратном направлении тот же самый путь, пройдя мимо зон довольно интенсивных граффити: на мостах, на бетонных конструкциях было очень много всего нарисовано. Мне запомнилась, например, выпуклая, тщательно нарисованная, горка говна в форме зиккурата, довольно крупное изображение, куда было погружена эмблема Спартака (перечеркнутая по диагонали буква С в ромбе). Видимо, это изображение принадлежало болельщикам какого-то другого спортивного клуба, которые пытались как-то выразить свое отношение к Спартаку. Этот знак, эта эмблема Спартака всегда напоминала мне эмблему авторских прав. Напомню читателю, что эмблема авторских прав – это тоже буква С, заключенная то ли внутри буквы О, то ли внутри просто некой окружности. Мы сталкиваемся со старинной масонской символикой дуги и окружности. Перечеркнутые знаки, как известно, особенно важны, потому что они, например, стали знаками конвертируемости, знаками эквивалентности. Все знаки валют, знаки денег относятся к этому ряду перечеркнутых знаков. Это знак доллара, знак евро, знак фунта стерлингов и так далее. И даже знак рубля – буква Р латинская, которая сама себя перечеркивает.
«Список авторов» – это протокадешное название КД. И именно тема авторства была актуализирована в этом раннем названии, от которого потом отказались и предпочли название «Коллективные действия». Погружение в говно принципа авторства в каком-то смысле на этом изображении на мосту показалось мне как раз символичным.
Также была очень интересная табличка, где на железной дощечке был нарисован восклицательный знак, на отдельном столбе. В общем, много было таких знаков, которые то ли засоряли чистоту акции, то ли наоборот обогащали, как некий побочный иллюстративный материал.
Все люди, знакомые с доктриной КД, с авторским теоретизированием на тему устройства этих мероприятий, знают, что есть еще такое понятие как «периферийное поле», эстетика краевого действия. Часто нечто происходит в зоне невидимости или неслышимости для зрителей. Тут намеком на это, в данном случае аудиальным, был магнитофон, повешенный на шею одному из присутствующих, из которого в какой-то момент прозвучал очень короткий аудиальный фрагмент, как сказал кто-то, это был фрагмент из лекции петрозаводского философа. Благодаря этому короткому, прозвучавшему аудиальному фрагменту, стало понятно, что имеются еще какие-то задействованные знаковые и текстуальные просторы, которые пробились сквозь непосредственный план действия. Это пробивание просторов, эстетика прокола, иглоукалывания вызвали дополнительную вспышку эйфории.
Я воспринял эту акцию, как некий оммаж МГ со стороны Андрея и КД в целом. Мне было очень приятно, что члены КД не забыли о временах существования нашей группы МГ, потому что уже очень много времени прошло с того момента, когда наша группа перестала существовать. На фотографии группа из 3 человек: Ануфриев, Мареев и я (инспекторы МГ), была отделена золотыми точками от Захарова и самого Андрея Монастырского. Таким образом, в пространстве этой фотографии была четко обозначена группа МГ. Также очень точным интуитивным попаданием мне кажется вертикальный вектор, это воспарение, выход в небо, потому что именно этот момент, этот период был в каком-то смысле моментом или периодом выхода в небо для нашей группы. Мы оказались в тот период гостями небес, как сказали бы в старокитайской литературе. Нам очень понравилось, как нас там принимали. Это было общение с небесами, неожиданно для нас наполненное вежливостью, любезностью, предупредительностью и каким-то ненавязчивым, но очень обаятельным церемониалом. Так что визит в небеса прошел, можно сказать, на высшем уровне, как ни смешно прозвучит такое определение для описания визита на небеса.
…..
Примерно в то же самое время произошло несколько событий, о которых я могу рассказать, которые мне вспоминаются при взгляде на эту фотографию. Прежде всего, это вечер, который я для себя обозначаю как день рождения чужого мертвого дедушки. Это было в период нашей прекрасной и очень восторженной дружбы с Сашей Мареевым. У нас возник спонтанный ритуал. Проведя какое-то время в контексте медгерменевтических медитаций, порою поразительно глубоких и захватывающих, в моей квартире на Речном вокзале, мы потом неизменно шли в гости к бабушке Саши Мареева, которая жила неподалеку от моего дома тоже на Речном вокзале в одном из хрущевских домов на Смольной. Бабушка нас очень вкусно кормила. Это было состояние абсолютного флэш-бэка в детство, такое счастливое попадание в классическую детскую ситуацию, что ты с товарищем после каких-то зимних игр и санок или игр в солдатики, в любом случае после какого-то очень захватывающего детского времяпрепровождения, приходишь к его бабушке поесть. Нас окутывал уют бабушкиной классической квартиры и классического обеда или ужина, который она нам очень ласково преподносила. Какие-нибудь паровые котлетки, пюре по советскому канону, лежащий на тарелке кусочек соленого огурца, какой-нибудь супчик, например, рассольник с кусочком хлеба. Под занавес, в качестве десерта чай с конфетой: глубочайшая ортодоксия, которая нежнейшим образом отогревала наши слегка промерзшие организмы. Это напоминало замерзание во время детских зимних игр, когда приходишь с горки весь облепленный снегом, таща за собой санки, и тебе кажется, что ты уже наполовину превратился в снежное существо, и весь поскрипываешь от какого-то волшебного инея, прохватившего тебя насквозь. В точно таком же состоянии мы приходили в бабушке Саши, но причиной этого состояния, этого инея была заморозка другого характера, хотя очень близкого, то есть, заморозка благодаря анестезирующим средствам – кетаминовая соль, вызывающая, особенно при зимнем употреблении, очень сходные блаженные эффекты прекрасного подмерзания. Происходило очень благостное размораживание у бабушки за поеданием тефтелек, пюре, винегрета. При этом считалось официально, что страна наша находится чуть ли не на грани голода, в магазинах было крайне мало продуктов.
Это период, называемый межпутчье. Уже была объявлена гайдаровская либерализация экономики. На улицах в центре Москвы стояли бесконечные люди, продающие всё, что угодно. В том числе мне запомнилась бабка, которая очень авторитетно предлагала крышку от графина. В те времена было очень интересно ходить по улицам Москвы сквозь густейшую толпу продающих абсолютно всё людей. Весь переход на Пушкинской, как и все переходы в то время, был заполнен торгующими. Но в этом было что-то совершенно некоммерческое, такой отъехавший дзен. Среди этого всего в ряду торгующих стояла парочка, которая страстно обнималась и целовалась. Вначале я подумал, что это просто целующаяся и обнимающаяся парочка, но потом я понял, что они тоже в ряду торгующих каких-то явлений, потому что возле парочки стоял магнитофон, из которого струилась музыка к кинофильму «Эммануэль». Под эту музыку парень и девушка, будучи совершенно естественным образом одетыми по причине зимы, очень страстно обнималась и целовалась взасос, а рядом с ними, рядом с магнитофоном находилась емкость, некая коробка, куда желающие могли бросить деньги за лицезрение этого замечательного эротического минишоу.
Это был первый товарный экстаз всего общества, официально разрешенный, который в силу своей экстатичности очень далеко отстоял от непосредственной товарной реальности, потому что на продажу предлагалось абсолютно все, включая даже поцелуи и объятия, возможность на них смотреть. Можно было увидеть человека, продающего, например, один тапок, находящийся к тому же в очень плохом состоянии. Ясное дело, что это была попытка такой экстатической товаризации абсолютно всего. Можно было отломать засохшую корку от мандарина и продавать. Это напоминало все какую-то грандиозную концептуальную деятельность. Просто само участие в этом процессе, сама возможность стоять там и что-то предлагать, уже внушала дикий экстаз населению. Считалось, что население выброшено на улицы какими-то крайними лишениями с целью что-нибудь продать, но это контрастировало с невероятно веселой и безоблачной атмосферой, которая царила в этих рядах. При этом все старательно напускали на себя хмурый вид, но постоянно кто-то не выдерживал, начинал хохотать или необузданно выкрикивать какой-то матерный текст или приседать или пускаться в пляс. Ощущалось, что народ еле-еле сдерживает себя, чтобы не начать что-то такое делать.
Это было гениально, так всех вовлечь в эту деятельность, потому что народ в противном состоянии, не совсем распознавая свое собственное состояние, понимая только, что оно экстремальное, мог принять это состояние за запредельное горе и отчаяние, например, и начать все крушить. Все были на грани этого. Или наоборот вдруг начать дико танцевать и дико хохотать от счастья. Гайдар, не знаю, можно ли назвать его проницательным экономистом, но как психолог он поступил гениально, предложив всем, вместо таких уже испробованных рецептов, как все сокрушить или устроить дикий праздник, или дикий кровопуск и резню, вместо этого просто взять любую подвернувшуюся вещь, хотя бы даже отломать от двери ручку, никому не нужную, или взять крышку какую-нибудь валяющуюся и выбежать, и начать ее продавать. Это совершенно гениально. Мне кажется, надо ему поставить 25 памятников за эту радикальную дзенскую концептуальную акцию в рамках всего населения России. Все это сработало, все ужасно развлекались. При этом стоило прийти куда-нибудь в гости, как вместо осунувшихся от голода и падающих от изнеможения людей, ты видел классическую картину – накрытый стол, где было всё, что и должно быть за советским столом: баклажанная и кабачковая икра, салат и даже не один, а даже два салата, включающие в себя оливье и винегрет, пюре, котлетка. Откуда-то это все выныривало, никто не знал, отчасти с приусадебных участков, отчасти из каких-то запасов, все оказались неплохо подготовлены.
Как-то раз, в очередной раз, очень глубоко исследовав крайне отдаленные участки космоса, видимого приборами и невидимого, мы, приземлившись, пошли к бабушке, надеясь поесть и мягко заземлиться. По детской традиции мы никогда не звонили бабушке, не говорили, что мы придем, мы просто приходили и звонили прямо в дверь. Это еще были последние проблески такого рода поведения. Мы пришли и вдруг обнаружили на двери записку «я в соседней квартире». Мы сразу же позвонили в эту соседнюю квартиру и оказались на совершенно невероятном мероприятии. В этот момент там праздновался день рождения уже умершего дедушки. Мы увидели довольно большое застолье, многолюдное сборище людей, родственников. Семья явно вполне народная, отчасти рабочая, все сидели очень радостно. Бабушка Саши Мареева была одним из гостей, но нас никто не ожидал увидеть. Это не помешало этим прекрасным людям немедленно, следуя древнейшим законам гостеприимства, при этом не формально следуя этим законам, а с невероятной радостью, усадить нас за стол, приветствовать нас как родных. Так мы влились в это довольно долгое и восхитительное празднование дня рождения.
Во главе стола стояло кресло, на почетном месте, в котором стояла фотография умершего дедушки. Перед креслом стояла полная до краев рюмка водки и тарелка или даже несколько тарелок, куда постоянно подкладывалась еда. Произносились магические речи, типа «дедушка, а не хочешь еще винегрет? Сидя там, мы вдруг, переглядываясь друг с другом, с блаженным смехом на устах мгновенно ощутили, что мы совершенно не являемся чужими в этом сообществе, на этом дне рождения, на этом празднике жизни, точнее смерти или жизни и смерти, мы не чувствовали себя абсолютно чужими и неуместными. Мы были там полностью уместными, своими, родными и ощутили абсолютное единство и симфонию со всеми присутствовавшими там людьми. Рабочий сын умершего старичка, его жена, дети, другие родственники очень оживленно общались. Нам немедленно налили водку, и мы тут же со всеми этими людьми вступили в очень интенсивное общение. Стол ломился. Вдоль стола стояло n-количество жаренных куриц, лежали салаты большими горками. Все очень активно, с удовольствием и аппетитом ели, пили водку, томатный сок, другие напитки, чай, жевали куриц, конфеты, ходили дети, пробегали девочки, ронялись куда-то игрушки, прямо в ноги.
Одновременно разговор потек о самом важном и близком нам – о космосе. Выяснилось, что умерший дедушка был космистом, он работал на советскую космическую индустрию. Выяснилось, что и его сын, рабочий, тоже работает на космическом заводе. Все, включая женщин, которым удавалось вплести в эту тему рассказы о своих детях, и о других насущных проблемах, все стали обсуждать то, что тогда было очень интересно и важно обсудить, а именно значение такого исторического события, как распад Советского Союза в космическом масштабе, в космическом ракурсе. Что это событие значит для космоса?
Высказывались очень интересные суждения, которые я бы связал с теорией больцмановского глаза, или больцмановского мозга. Современные астрофизики давно и все больше и больше приходят к выводу, что всё, что нами наблюдаемо, наблюдается именно благодаря наблюдателю. Самым главным космическим фактом является факт наблюдения космоса, факт, что его человеческая наука осматривает, изучает. Говорили, что отныне, в этот момент, изменится характер этого глаза, заглядывающего в космос. Потому что в этот момент исчезает советский больцмановский мозг, советский больцмановский глаз, на смену ему приходит другой глаз. При этом очень важно не растерять, сохранить тот объем наблюдений, тот объем опыта, который был сделан за советский период. Все интуитивно очень четко понимали, ради чего был затеян Советский Союз, который в этот момент кончился. Он был создан ради изучения космоса, ради того, чтобы высвободить человеческую науку из-под давления экономических задач, из-под давления эксплуататорской и товарно-денежной схемы и обеспечить тем самым более далекий и глубокий обзор, более независимое созерцание. Насколько это удалось в советском опыте, это второй вопрос, но интенция была именно такова. Не буду сейчас углубляться в очень значимую философскую проблематику, которая затрагивалась в тех обсуждениях, но главное, конечно, что больше всего запомнилось, это ощущение абсолютного прекрасного взаимопонимания. Мы даже почувствовали себя настолько раскованно, (а мы в тот период очень шифровались, не делились нашими психоделическими переживаниями) , что стали им рассказывать в косвенной форме о получаемых нами в тот момент очень интересных сведениях и информациях и каких-то возможностях созерцания. В ответ они нам рассказывали о своих, которые получались ими через другие каналы. Эффект межпутчья был налицо, эффект свободных открытых небес. Обычно есть купол некий, крышка, которая заслоняет от человека небеса – идеология. А в этот момент идеологический купол советского типа был снят, испарился. При этом купол, состоящий уже из капиталистических, плотно пригнанных друг к другу, представлений, идеологем, еще не водрузился. Таким образом, все оказались перед лицом свободно рассматриваемых небес.
В тот период было предпринято очень много интересных практик, которые для меня связаны с Сашей Мареевым. Например, мы практиковали такую классическую для художников вещь, как рисование обнаженных девушек с натуры, но важно было это делать сквозь очень измененное состояние сознания. Женское тело, девичья красота тоже представляет собой некий космический регистр, поэтому эта практика была тоже связана с исследованием космоса, с освобожденным на время взглядом в бездну. Удивительным образом у нас всегда получалось даже малознакомых девушек раскрутить на позирование в обнаженном виде.
Однажды мы пришли в гости с Сашей к беременной девушке, она была на 8 месяце, и у нее был довольно большой живот. Мы вначале ее раскрутили на то, чтобы она нам позировала в обнаженном виде, а потом Саша предложил довольно интересный эксперимент. Мы погрузились в измененное состояние, то есть ввели в себя какое-то количество галюциногенного препарата, и легли с двух сторон от этой беременной девушки, прижавшись каждый из нас одним ухом к ее беременному животу. Нам казалось, что мы сможем вступить в общение с эмбрионом. Никакого общения с эмбрионом не произошло, несмотря на то, что я лежал, прижавшись ухом к ее беременному животу. Вместо этого я вдруг оказался в Париже конца XIX века на одном из бульваров. Никакого погружения в пренатальный мир и внутрь физиологических просторов, в матку, никакого общения с эмбрионом, ничего не было. Наоборот, я тут же исчез. Я забыл о том, что я прижимаюсь к беременному животу, забыл о том, что я собирался только что налаживать контакт с эмбрионом, вместо этого я вдруг увидел дам в платьях, вылезающих из карет, из дилижансов, господ во фраках и цилиндрах, которые любезно подавали им руку. Они спешили в оперу или собирались посетить ресторан. Почему-то передо мной развернулась такая парижская сценка прустовских времен.
Описательные тексты акций Коллективных Действий, фото и видео
КАРТЫ КД | ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ КАРТЫ КД | QR-ART | БУХГАЛТЕРИЯ КД
МОСКОВСКИЙ КОНЦЕПТУАЛИЗМ
