9 месяцев назад мы были на акции Кощей бессмертный Коллективных действий. Там Кузькин должен был уйти в лес и надуть красный шар. Шар лопнул.
5 месяцев назад мы с Моней ходили на инспекцию Киевогорского поля и нашли остатки красного шара привязанные к дереву и принявшие форму молящейся женщины в плаще.
4 месяца назад Кузькина пригласили участвовать в Московском биеннале.
3 месяца назад Ситар написал 12-страничный текст о своем посещении той акции, и о связи шариков и гвоздей.
Я переслала этот текст Кузькину. Текст произвел на него впечатление. Кузькин придумал перформанс для биеннале — Шарики и гвозди.
Два дня назад мы пошли на закрытие биеннале в главный павильон ВДНХ.
В пузе купола, в центре, сидел Кузькин.
Сидел на табуретке между двумя ящиками — слева белые шарики, справа гвозди. Он надувал шарик и протягивал его и гвоздь зрителям. Раздавался взрыв. Зрители, не задумываясь, шарики лопали. Сначала это было даже весело. Через два часа мне стало тяжело находиться в этом пространстве — заполненном бездумной тратой чужого усилия и духа. Людей становилось больше, канонада усиливалась. Кроме того у меня раздулся живот и приходилось его прикрывать, чтобы бестактные доброхоты не начали задавать вопросов о беременности.
Мы ушли, я унесла с собой целый шарик с воздухом внутри.
Вчера была акция КД SUMMA. Я взяла с собой этот шарик чтобы закруглить ситуацию и вручить Ситару новый шар возле старого.
Утром приехал Кузькин возбужденный пережитыми наблюдениями — красотой мулатки, читающей текст о мексиканской наркобаронше и надписью «уничтожение архивов» на автомобиле, иллюстрацией к которой были найденные им скрепки и ластик на выходе из метро. Войти в контакт ему удалось только со скрепками и ластиком.
Он заявил что архив это мертвое и сухое, противоположное живому и животному, воплощенному в женской привлекательности — настоящему искусству.
За архив стало обидно. Последние несколько лет — разные виды архивации для меня и есть способ оживлять переживаемое, продлевать его, расширять.
Сгущались тучи.
Приехали на поседевшее поле.
Я спрятала белый шарик в оранжевую сумку.
Вышли на просеку, расстелили фиолетовый круг с белой цифрой 1204 — суммой всех акций, проведенных на этом месте. Петя поднял в воздух дрон. Мы, людишки, исчезли с экрана, осталась только фиолетовая точка на карте. Она не исчезала, потому что дрон уперся в низкое небо, и отказывался подниматься выше 105 метров.
Съемка дроном дает очень странный эффект — он исключает фигуру фотографа — в кадре оказываются ВСЕ присутствующие. Его оптика тоже странная — как будто это компьютерная модель, такая объективация, но при этом звук он записывает только от себя - своего гудения, так что никаких разговоров и объяснений, человеческого текста - не остается.
На такой высоте различия не значительны, нет разницы между нами, нами и кочками, нами и травой, нами и муравьями. Свобода.
Сама акция была документацией самой себя, и картой самой себя, то есть самоархивацией, но не переставала быть переживанием.
После основного действия я позвала Кузькина и Ситара в лес, куда мы и углубились вместе с Петрушкой и Петей, который продолжал управлять дроном, снимавшем нас сквозь деревья. На съемке оказалась видна графичность поваленных стволов, сложившихся почти в пентаграмму.
Красные остатки шарика заметила Петрушка.
Мишень Кощея бесследно исчезла.
Я достала белый шарик, гвоздь, молоток и вручила Ситару, объяснив, как все закруглилось и предложив поступить с этими предметами как он захочет.
И тут Ситар поступил совершенно неожиданно.
На минуточку задумался, потом засунул шар под куртку и сказал, что будет беременным. И что он только что видел в магазине девушку, слышал ее разговор, из которого стало ясно что она только что родила и ощутил радость. Меня обычно совершенно другие посещают ощущения, но тут я поняла что круг не закрылся, а получил потенциал продолжения, что архив родит новые тексты и события, это меня очень ободрило. Мы вернулись к остальным, выведя светящегося беременного Ситара из леса.
Сидели на фиолетовом кругу и смотрели только что снятое видео, от которого было странное ощущение - я держала ноутбук и смотрела на снятую механизмом нашу группу, на этом же месте, и мне казалось что это отражение, что я смотрю в зеркало.
Управляющим же всей ситуацией получился мальчик Петя с пультом дрона.
После мы с Ильей, Петрушкой, Кузькиным и Ситаром сходили на место, где закопана библиотека, и где я сделала летом Секрет №2 — из фольги и осколка стеклянной крышки кастрюли, которая 15 лет назад содержала часы, поставленные на бирманское время. Тогда, выдирая ее из земли, Ситар рыл землю своими пианистическим пальцами и порезал руку, ломая стекло, чтобы высвободить часы. Так что тут под стеклом были молекулы его крови, что в свете его нового положения было как медицинский анализ.
Когда мы вернулись к машинам, Миша подарил мне ветки китайских фонариков — оранжевые шарики.
Мы расселись по машинам и направились в Москву. Петя требовал посещения макдональдса. Мы, семь взрослых человек, согласились. Петя, продолжая по инерции нами управлять, завел нас в Лобню. Почему-то никто из нас этому явно не сопротивлялся, хотя можно было посетить макдональдсы на пути в Москву, не делая этот крюк. Но почему-то мы загипнотизировано последовали за мальчиком с пультом.
Кузькин отказался выходить из машины и заснул. А мы последовали внутрь, и тут на входе, прямо в дверях макдональдса Лобни — Лопнул шарик в Ситаре! Внешний массовый мир не пустил внутрь себя шарик, как незадолго до этого близость аэродрома не дала подняться дрону, упершемуся в невидимый купол, пузо неба.
И что все это значит? А?
Прошло несколько дней. Шарики продолжают всплывать там и сям. Например, я вспомнила что лет 10 назад, когда Моня совершил подвиг покорения Космоса (павильона) с девушкой, и рассказал потом Ситару, то Ситар совершил еще более смелый подвиг — вылез на самую верхнюю точку купола Космоса, из снопа, и выпустил оттуда надувной шарик.
В этот понедельник я сдала машину на ТО, которое занимает несколько часов. Осталась предоставлена сама себе и последнему теплому дню. Отправилась в парк Красная пресня и читала там биографию Дюшана в шезлонге на берегу канала. Последний год Дюшан (а его фамилия, кстати, переводится как В Поля) стал мой самый любимый и важный художник. Думала о том, что он скрупулезно пытался создать отсутствие смысла — писал поэму, тщательно подбирая слова, чтобы при их сочетании нельзя было выудить смысл. А мы все делаем ровно наоборот, пытаемся сшить, стянуть и связать детали — надуть, раздуть купол, чтобы внутри получался роман, детектив, поэма, и это некоторая форма навязчивого состояния, попытка защититься, уцепиться.
И вот я вернулась к авто-сервису, и тут позвонила Шура, и я, говоря с ней, стала бродить по странному скверу, расположенному вдоль стены, отгораживающей третье кольцо, и представляющему собой асфальтовую круговую дорожку. Я кружила по ней, думая что надо бы и от сегодняшнего дня найти какой-то предмет для моего гипсового архива, но сомневалась - стоит ли этот день того, ведь я была одна и день этот недоказуем, то есть у него нет живого свидетеля, а будет только гипс. Но тут я увидела обрывок белого воздушного шарика.
И что это значит, А?
Практически ничего, кроме того, что эта цепочка случайных событий, распределения воспаленного внимания в сознании, жадном до литературы, стремящемся придать всему идеальную форму — форму шара, где все точки равно удалены от центра — в этот раз двигалась сообразно парадигме, заданной Кузькиным — живое vs архивное.
И эти шарики — дух-воздух, событие, сдерживаемое тонкой оболочкой. Оболочка - это текст, документация. И содержимое, и его граница очень хрупкая конструкция — одно другое сдерживает, но ни то, ни другое не существуют порознь. И это тоже пшик.
Акция SUMMA — сложение в неделимое события и документации, мы оказались сразу внутри текста, видя себя со стороны, причем со стороны нечеловеческой — дрона. Там произошло соединение цифрового и аналогового. Цифра на ткани — реальной вещи, при удалении стала выглядеть как нарисованный кружок, а мы вообще исчезли, то есть ВЫЧЛИСЬ.
И это чудесно.