Андрей в фб написал, что самое важное на акции «Кощей бессмертный коллективных действий» была шуба Сабины – та же шуба, что и на акции «Русский мир». Для меня это уточнение сфокусировало весь пережитый опыт 11 февраля, после бессоной ночи когда я сидела онлайн в дворце независимости Беларуссии, созерцала зеркальный пол этого дворца, невероятные его интерьеры, пустые залы переговоров и людей у которых не было никакого занятия, кроме ожидания, которое я и наблюдала онлайн. Я была с ними, там в этом дворце и наблюдала как они высококласно умеют тянуть время или ожидать события.
Потом мы поехали на Киевогородское поле. Странно, но позвонила Алиса из ЦСИ Заря Владивостока. Все кто был в машине, особенно Сабина, страшно обрадовались этому факту, почему – стало понятно потом, когда выяснилось что с нами в машине был белый кролик из керролловской Алисы, который и заменил собой того известного зайца нонконформизма, который вовсе не был никогда его родственником. Подмена произошла естественно и незаметно. Но если керролловский белый кролик (заподноевропейский) – параноик времени, он испытывает страх, что слишком медленно двигается и поэтому везде опаздывает, нонконформисткий заяц скорее родовыми узами связан с курицей. Как раз сегодня по центральному каналу Российского телевидения об этом говорил Илья Кабаков (о нем сняли телисериал, первая серия которого и была показана на следующий день после акции «Кощей бессмертный Коллективных действий). Так вот, Кабаков говорил, что паранойя нонконформистского (советского) зайца в боязни движения, ему нужно сидеть и не двигаться, чтобы его не вычислил орел. Поэтому нонконформистский заяц как курица, над которой произвели специальное гипнотическое действие, и она лежит, задрав лапки, и не может пошевилиться.
По дороге на Киевогородское поле мы обсуждали «духовку и нетленку» как феномен неофициального искусства. Вспоминали барачных поэтов и кухонных философов. Сабина и Герман Титов поражали меня своей эрудицией и я совсем разомлела от их щебетания. Сабина по ходу еще реагировала на билборды на английском языке. Ее внимание привлекли два сообщения – «Музей фольклерного искусства» (так кажется) и «Музей истории танка Т-34». Привлекло Сабину собственно, не только само появление этих англоязычных объектов на подмосковной дороге, но и разночтения, которые возникали для русскоязычной аудитории и англоязычной. Наш водитель логично объяснил это англоязычное чудо тем, что дорога, по который мы ехали, заканчивалась в Сергеевом Посаде, месте поломничества интуристов.
Проехав вереницу заснеженных Т-34, мы свернули с автострады на проселочную дорогу. Дачный поселок, в котором угадывалось благородство и очарование дачных поселений пятидесятых годов, отстроенный основательно и забористо, гладил нас заснеженными ветками своих старых стройных елок.
Потом мы выехали к киевогородскому полю, на котором все девяностые и нулевые возводились бетонные и кирпичные замки, чем-то похожие отдаленно на старый поселок, но как его пласстмассовая копия. Нас встретило солнце и рыжая собака, которая решила составить нам компанию. Дойдя с нами до места акции, она потом совершенно незаметно исчезла, просто телепортировалась, наверное, обратно в поселок, поняв что шашлыки ей не светят. Но узор ее следов на снегу на обратном пути радовал меня.
Мы приехали на двух машинах. Была очень камерная акция. Моня, Сабина, великий издатель концептуализма Герман и я приехали на одной машине. На другой МИШМАШ в полном составе с Андреем Кузькиным и Сережей Ситаром. Мы все облачили ноги в разноцветные мешки, замотали их разноцветными скочами и отправились в путь. Солнце светило и Герман с Сабиной захватили с собой солнцезащитные очки. Было тепло достаточно и не ветренно. Сереже Ситару Андрей вручил некий читающий текст гаджет, но Сережа быстро ушел вперед, так что я не могу сказать, о чем было повествование, сопровождавшее нас на акцию.
Пройдя немного по кромке оставшегося еще незастроенным куска Киевогородского поля, быстро вышли на просеку. Это была новая просека, которая кардинально меняла все пространство. По словам Андрея еще в августе ее не было. И вот перед нами открывалась широкая, но не слишком длинная просека, которая упиралась в грибницу блочных новостроек на горизонте, освещенных розовыми лучами холодного зимнего солнца. Позади нас на поле торчали заснеженные треугольники типа трехэтажных избушек, и получалось, что мы зависли где-то между прошлым и будущим, в том символическом изображении, в каком оно присутствовало в советское время: мы оказались между городом и деревней. На самом деле и город, и деревня были совершенно новехонькие. Они как ржавчина цивилизации разъедали наше священное сакральное миленькое пространство пустотного канона, эстетических опытов и чистого созерцания. В общем ничего веселого и обнадеживающего в этой просеке и созданном ей пейзаже не было. В перспективе маячило полное исчезновение нас вместе с киевогородским полем. Солнце предательски покинуло нас. Но мы на это не обратили внимание и начали обустраивать полянку для белого кролика. Андрей хитро заметил, когда мы его установили, что часы белого кролика стоят.
Потом мы начали движение по глубокому снегу, утопая по пояс. Но это было конечно не так как в акциях прежних лет, когда участники пересекали таким манером героически все киевогородское поле. В нашем распоряжении было всего пару метров в ширину просеки.
Мы выстроились в линию. Перфразируя классику русских народных сказок, мы встали «повернувшись в кролику задом, а к лесу передом". Герман достал магический круг кощеева яйца из черного пакета. Его как плащ героя водрузили на плечи Андрея Кузькина и Андрей Монастырский стал его инструктировать. Задача Кузькина заключалась в том, что он должен был, включив диктофон, который вещал отрешенным дикторским голосом фрагменты критики чистого разума Канта, углубляться в лес до тех пор, пока мы перестанем слышать какие- либо звуки чистого разума. Сообщить ему о полной потере звукового контакта должна была Маша, позвонив по мобильному телефону. Тогда Андрей должен был исполнить некоторый ритуал, зафиксировав его на видео и вернуться к нам. В самый ответственный момент, понятно, полетели самолеты и поехали машины и сквозь их шум мы напряженно вслушивались в тишину леса и в голос, вещающий о чистом сознании.
Здесь мне бы хотелось сказать пару слов о горизонте, который в данном случае был не столько визуальный, сколько звуко-текстовой. Я, конечно, могу говорить на эту тему бесконечно, но границу горизонта, «зону неразличения» в терминологии КД, очерчивало европейское сознание текстами Канта. Да. И оно уходило за горизонт в царство Кащея бессмертного, то есть не Кощея, конечно, а в царство коллективных действий. Но тут хитро получалось. Классические время и пространство размывались мифологическими структурами народной сказки. Так что сознание европейца 19 века, которое унес в лес Андрей Кузькин, ушло за горизонт. В тридевятое царство, в тридесятое государство, преодолев свои собственные границы. Извините за этот поэтический бред, но боюсь не смогу сказать об этом более вразумительно. В конце концов есть целый корпус текстов о созерцании и конструировании пространств в практиках КД. В данном случае проскальзнуло еще некоторое упоминание эстетического (где-то в тексте, читаемом дикторшей). Кажется, речь шла о благе и красоте. Я подумала о Василисе Прекрасной (или Премудрой- не важно), то есть о благе, которое похищает Кощей Бессмертный. Но в последствии меня больше увлекло конструктивное прочтение этого «пустого действия» (возможно событие происходило вне зоны нашего слуха – мы не слышали и не видели, что делал Кузькин в лесу). Но отчетливо в какой-то момент для меня возникли две пересекающиеся линии. Первая – просека по которой мы пришли на место акции. Ей соответсвовал наш путь и визуально- пространственное измерение. Вторая линия возникала на отрезке от белого кролика до Кощея бессмертного и она была перпендикулярна просеке. И эту линию можно описывать во временном измерении.
Наше сказочное путешествие закончилась хорошо. Кузькин не пошел греться в соседний подъезд многоэтажного дома, не уехал на электричке, как некогда поэт Сева Некрасов (который, тоже получив инструкцию, не стал возвращаться после ее исполнения). Я вспоминаю это событие к слову о том, что аудиозапись, на которой Сева Некрасов читал свои стихи была оставлена на алтаре вместе с белым кроликом в лесу после акции. Андрей Кузькин вернулся к нам, да еще волшебным образом достал из кармана яйцо Фаберже, найденное по его утверждению накануне на каком-то столбике у дороги. Чудеса да и только.
Потом еще оказалось, что он также нашел недавно несколько желтых коробочек медицинских на какой-то помойке, функции этих приборов - регистрация температурного режима и внутри него была игла!
Таким образом появились и яйцо, и сундучок, и игла. Я совершенно не понимаю, что с этим делать, но кажется у МИШМАШ и Кузькина есть мысли по этому поводу.
Для меня важным кажется отрезок, созданный во время акции между белым кроликом и Кощеем бессметрным. Они оба в каком-то смысле о времени. То есть сила Кощея в бессмертии – победой над временем, а белый кролик худо-бедно справляется с временем, везде опаздывая, то есть замедляя его. И там еще чаепитие с застывшим временем файф о клок.
На обратном пути Ситару опять был выдан гаджет со звуком. Красная, похожая на пламя колоночка, которую он нес вдохновенно, как Данко сердце, а мы, уставшие и растерянные (это я про себя), бежали за ним. Текст в данном случае мне услышать удалось – голос Андрея Монастырского зачитывал о карме и ее истинном буддистском понимании. Таким образом и европейское сознание, персонифицированное в Канте, и буддизм, создали вместе текстовое поле практик КД, поддержав нас на оставшемся нам пяточке белого снега. Сворачивающееся физическое пространство репрезентации (или вернее эстетического созерцания) КД, в данной акции разворачивается в координатах текстуального пространства, «священных» (основополагающих систему мировоззрения) текстах КД.
Да, нужно еще заметить, что «разрушение пространств» - название семинара В. Подороги, который я посещала и продолжаю время от времени размышлять на вопросы, на этом семинаре обсуждаемые.