TRANSLATION IN ENGLISH
Д. Тимофеев
Поездка в город
В начале 2000х в калининградской среде не было апологии «светлого будущего» - стремились в «светлое прошлое»: устраивали тематические вечеринки в советском до гардеробных номерков ресторане «Атлантика», крутили старые пленки в холодном кинотеатре «Баррикады», снимали кино по мотивам сценария Маяковского, встречались в кафе «Х.Л.А.М.», - всеми силами, сознательно и бессознательно, старались реанимировать реликты (реальные или фантазматические) разных этапов «великой эпохи». Это, как сейчас стало понятно, было единственным способом внутренне противостоять грядущему стеклометаллическому Хаму, оскаливавшему свои банкноты.
Лет пять назад в Художественной галерее после лекции, посвященной, кажется, концептуализму, несколько молодых людей спонтанно взялись за руки и легли на пол. Это был такой мгновенный оммаж группе «Коллективные Действия». Может быть, несколько неуклюжий, но показательный – больше на моей памяти прямых оммажей русским художникам никто в Калининграде не устраивал. Но важно, что «КД» воспринимались не как русское искусство, а как искусство советское. Как одни из представителей «светлого прошлого». И протянуть ли руку им или Маяковскому – для нас не было разницы: все было одинаково далеко.
Потому «пустое действие» началось раньше, чем мы двинулись от «Дома Книги» в неизвестном направлении - с момента объявления об акции. В пути же по изящно обледневшим шпалам, ожидание выкристаллизовалось, кроме него не осталось почти ничего. Ожидание напрягло все чувства – обострило восприятие всего – и успокоило всё. Всё: птицы, мусор, ветер, стук поездов, - всё стало резким, выделяющимся, и одновременно уравновесилось, будучи частью ожидания, всё. Оно не требовало понимания, но – восприятия и любования. Момент действия мог настать сколь угодно нескоро – чуткость к окружению стоила любой ретардации. Неоднородность пространства дороги (подъем/плоскость, лед/земля, мусор/чистота, голая почва/растения) еще более натягивала напряжение.
«Мы должны дойти до центра этого треугольника».
Долгая подготовка конструкции, долгая установка – чего? Железа, удочки, Хрущева, «этого треугольника». Солнце освещало, ветер дул, морозило. Лейдерман улыбался, Андреа молчала. Все было соразмерно. По-другому не должно было быть. Раньше не должно было быть. Быстрее – не должно было быть. Поездка в город - Центр Москвы – и тебя выносит из него на этом треугольнике в светлое прошлое, которое, как ни странно, происходит сейчас.
На расстоянии трех метров от земли в небо указывала удочка. На нее был пойман пустой треугольник: радостный Хрущев и немецкая афиша ВДНХ чередовались, подгоняемые ветром. На внутренней стороне был изображен тот участок земли, где мы находились. Он вращался вокруг своего центра. В его центре зияла пустота – воткнутое было туда грузило, упало.
Мы удалялись от треугольника – от его центра двигались в сторону его края. Треугольник вращался. Все радовались. Это было красиво.
Уже позже я несколько раз проезжал мимо этого места – электричками в раменском направлении. С местом произошло «означение». Оно хранило странные, приятные воспоминания – и вызывало их.